Есть книги, в которых одним из главных действующих лиц становится город, где живут и действуют герои. Классические примеры — хэмингуэевский «Праздник, который всегда с тобой» и пушкинский «Медный всадник». Киеву повезло засветиться в мировой литературе меньше, чем Парижу и Санкт-Петербургу, зато гимн ему в «Белой гвардии» Булгакова особенно впечатляющ.

Гений Михаила Афанасьевича проявился не только в том, что он воспел в романе свой Город — тот только так там и называется, но и сумел описать события, которые в нем повторились через 95 лет. Для тех, кто подзабыл, напомню фабулу.

В вихре распада империи образовано загадочное и немного опереточное государство — Украина. Возглавляет его человек с архаичным званием гетмана и смешной фамилией Скоропадский. Тем не менее он является законным лидером и в какой-то степени правопреемником прошлой власти.

Поэтому герои романа, молодые русские интеллигенты, которых мировая война призвала на военную службу, готовы защищать его, хотя к новой государственности относятся иронически. Уж очень страшны враги Скоропадского — наступающие на Город петлюровские орды.

В критический момент гетман тайно бежит к зарубежным покровителям, бросая своих защитников на произвол судьбы, а они чудом спасаются и пребывают в растерянности, ожидая репрессий.


Слава богу, в наше время обошлось без пулеметной стрельбы на улицах, но в остальном конфликт Януковича с Майданом является буквальной копией борьбы Скоропадского с Петлюрой.

Не случайно командир тех повстанцев в сегодняшней Украине стал национальным героем. Впрочем, и Скоропадского историки избегают обижать — как-никак один из основателей государства, к тому же столь проникшийся правильной западной ориентацией, что позволил Германии оккупировать Украину.

Одним словом, борьба хорошего с еще лучшим, как положено при соцреализме.

Но меня поражало, что в нынешней политической обстановке не нашлось места идейным последователям героев романа. Куда исчезли Турбины, почему в огромном Городе некому оказать сопротивление довольно убогому националистическому провинциализму победителей?

И когда мне выпало лететь домой с пересадкой в Киеве, я специально остался там на весь день, чтобы попробовать ответить на этот вопрос.


Сразу скажу — Город достоин мифа, который создал вокруг него Булгаков. Разруха развернувшегося на его улицах полтора года назад противостояния почти полностью стерта. Солидные здания и старинные храмы выглядят ухоженно, улицы заполнены армадами дорогих машин, кафе в центре полны публики, хотя цены вполне рижские.

Одним словом, те, кто считает, что Украина вот-вот развалится под тяжестью экономических проблем, в Киеве не найдут подтверждений своей точке зрения.

И по-прежнему парит над Подолом Андреевская церковь, которую построил Растрелли, а расписывал Врубель, и по-прежнему Владимирская горка — самое лучшее место в мире, как учил нас Булгаков.


Город мне показывала милая дама, с которой я заранее договорился о встрече. Приятель, давший мне ее телефон, знал мою задачу и подобрал удачную кандидатуру. Литературовед, ученица Лотмана в Тартуском университете — следовательно, знает ситуацию в Прибалтике, с которой неизбежны сравнения. При этом — активная участница Майдана, корреспондент одного из наиболее оппозиционных путинскому режиму московского сетевого СМИ.

И все время нашей совместной прогулки я испытывал острое чувство неловкости. Человек тратит время, чтобы показать любимый город его гостю, которого она видит в первый раз. А я мучаю ее неприятными вопросами, в ответах на которые мы никогда не сойдемся.

С другой стороны — а о чем еще говорить политическим журналистам, как не о сфере своих интересов?


— Почему русские жители Киева не ориентируются на Россию, как это делает любая диаспора в мире? — спрашиваю я. — Разве нет опасений, что украинские националисты будут вытеснять русский язык и культуру и стараться заменить их украинской?

— Как можно поддерживать Россию, если она оккупирует Украину, а в ней самой царит деспотичный путинский режим, — отвечает она.

— Но правители приходят и уходят, а однажды создавшийся разрыв может стать непоправимым — на Украине просто не останется больше носителей русской культуры. Неужели не жалко, что Киев больше не подарит русской культуре нового Булгакова или его гимназического товарища Паустовского, нового Виктора Некрасова? Неужели можно предположить, что эти люди приняли бы национальное украинское государство? Имперский настрой Булгакова, его неприятие украинской государственности — чуть ли не главная мысль «Белой гвардии».

— Нам не дано знать, как повели бы себя в наше время люди из прошлого, мы не должны им приписывать свои нынешние политические позиции. Даже нашего современника Бродского не надо вмешивать в политическую борьбу, только потому, что он написал одно антиукраинское стихотворение. Что касается России, то с уходом Путина ее деспотическая суть не изменится. В 90-е годы у нас были иллюзии, теперь они полностью исчерпаны...


Вежливость заставила прекратить спор, и я не напомнил о другом деспоте — Николае Первом. Изувер куда страшнее Путина: повесил Рылеева, непоправимо изменил психику Достоевского имитацией расстрела и последующей каторгой, отправил погибать Лермонтова на кавказскую войну, унижал Пушкина нелепой должностью камер-юнкера...

Моя собеседница — как раз специалист по русской литературе первой половины 19-го века. При всех недостатках тогдашнего политического устройства ей хватает материала для изучения.

Я уже не говорю о практической стороне дела: кому нужны будут в национальном украинском государстве ее знания литературы, ставшей иностранной?

И удивительна позиция оппозиционного журналиста. Если ты пишешь для российской публики, то естественно рассчитывать: эта публика надеется на лучшее. На то, что Россия станет демократической европейской страной, каковой стремится на словах стать и Украина.

Как можно обращаться к читателю, если сама в такой благополучный исход не веришь совершенно?


Следующий мой разговор состоялся в доме-музее Булгакова и тоже получился обескураживающим. Этот дом воспроизведен в романе почти фотографически: автор поселил героев в квартиру, где сам рос. И служители музея любовно пестуют наследие, старательно собирают раритеты, а недостающие заменяют аналогами, которые честно окрашены в белый цвет, чтобы не было иллюзии подлога.

Я осторожно спросил наедине экскурсовода, когда посетители разошлись, о политических параллелях между происходящем в романе и нынешними реалиями. Предполагал, что ей не очень приятно об этом говорить, и она постарается уйти от спора.

Вместо этого нарвался на резкую отповедь о дружбе народов в демократической Украине и гнусной агрессии России. Что Булгаков, хотя и был монархистом, никакой политикой не интересовался, а просто изобразил семейную историю в роковой исторический момент, в равной степени иронически относясь ко всем сторонам конфликта.

Каким-то образом вокруг нас оказались другие сотрудницы музея, которые принялись наперебой хвалить мирную киевскую жизнь.

— Разве вы не слышите — весь город говорит по-русски!

Я это слышал, и потому спросил о состоянии образования на этом языке — правда ли, что остались считанные русские школы?

— Но как же может быть иначе, ведь здесь Украина, и образование должно идти главным образом на государственном языке!

— Тогда получается, что не все желающие могут отдать своих детей в русские школы?

— Да кто им мешает, если такие школы есть!

Тут одна служащая сослалась на личный опыт: ее дочка только что окончила украинскую школу и получила прекрасное образование.

— И она знает русскую культуру так же, как вы? Сможет работать в булгаковском музее, если захочет?

Дама потупилась, но спор решил охранник, недвусмысленно принявшийся подталкивать меня к выходу.

Странно: обычно исследователь солидаризуется со своими героями. Трудно представить себе сталиниста, ставшего экспертом по Солженицыну, или сторонника Наполеона, защищающего диссертацию по «Войне и миру».

Но на Украине политическая конъюнктура нарушила эту естественную близость мировоззрений.


Многое стало ясно после следующей встречи — с политологом Русланом Бортником. По его словам, до 20% киевлян настроены пророссийски. Но проявить эти симпатии в нынешней Украине невозможно. Поэтому наиболее радикальные просто уезжают. Он лично знает земляков, сражающихся в Донбассе на стороне ополчения. Мы постоянно видим в передачах российского телевидения политбеженцев с Украины — его коллег, перебравшихся в Москву.

А в Киеве никакое демократическое отстаивание своей точки зрения в этой сфере невозможно. Заикнувшийся, к примеру, о проблеме образования на русском будет немедленно обвинен в предательстве и работе на врага.

И опасны в этом отношении даже не органы власти, а ее своеобразные хунвейбины — политики-националисты.

Вдохновленные победой Майдана, они продолжают радикализироваться и резко критикуют власти за их якобы мягкотелость. До трети украинского населения настроено против любых шагов к примирению и требует самого брутального решения любых проблем. Поэтому, хотя военная стадия конфликта в Донбассе затихла, все время совершаются новые агресивные шаги: блокада Крыма или прекращение авиасообщения с Россией. Молоха вражды необходимо регулярно подкармливать.

Казалось бы, при Януковиче все должно было быть иначе: он же опирался на русскоязычный Восток страны. Был даже принят закон о языках, предоставивший русскому официальный статус — его пыталась отменить Рада сразу после победы Майдана. Но на самом деле это были плоды усилий одного энергичного человека — депутата от партии регионов Вадима Колесниченко, руководителя организации «Русскоязычная Украина».

У Колесниченко были серьезные трения в рядах собственной партии. Резонно считая, что русские голоса от них никуда не денутся, регионалы все время заигрывали с украинцами, всячески уклоняясь от решения русских вопросов.

И вот сегодня эта бывшая партия власти полностью разгромлена, а Колесниченко работает в Крыму.


Теперь отвечу на вопрос, вынесенный в заголовок статьи.

При всем сходстве стремления латышей и украинцев построить национальное государство в двухобщинном обществе, важно отметить два отличия.

Первое очевидно: украинский язык близок к русскому и дословно понятен любому жителю страны. Поэтому украинская пропаганда влияет на аудиторию обоих языков, о чем латышская может только мечтать.

Второе на постоветском пространстве уникально: отсутствует этническая дискриминация. Например, министр иностранных дел Павел Климкин родился в Курске, учился в Москве и приехал работать в Киев в 1991 году. В Латвии такая карьера полностью исключена, на Украине вполне обычна. Поэтому они так охотно привечают варягов вроде Саакашвили или Абромавичуса.

Казалось бы, отсутствие дискриминации — это прекрасно. Но есть и другая сторона.


Та часть русской интеллигенции Латвии, которая поддержала независимость, была отвергнута латышской элитой. В результате община консолидировалась, и латыши чувствуют политическое сопротивление во всех местностях, где проживает русскоязычное население.

Это сопротивление проявляется не только на партийном уровне, но и в СМИ, социальных сетях, при личном общении. Оно находит подтверждение во время массовых акций вроде протестов против перевода школ на латышский или референдума за русский язык.

В результате латыши вынуждены с этим сопротивлением считаться и соответственно корректировать политику. На Украине же сопротивление локализовано востоком страны. Значительная часть украинских националистов его не ощущает повседневно и склонна приписывать исключительно внешнему — российскому фактору. Отсюда стремление ломать все через колено и на любые препятствия отвечать усилением давления.

Принято считать, что межнациональные конфликты есть зло, которое надо преодолеть. Опыт Украины показывает, что такая точка зрения ошибочна.

Конфликт внутри разнородного общества естественен и при готовности решать его политическими методами приводит к разумным компромиссам. Отказ от защиты своих интересов, наоборот, ставит людей в странное положение — как моих киевских собеседниц. И косвенно приводит к трагическому вооруженному противостоянию, как сейчас в Донбассе.