Китай — самая большая страна и вторая по величине экономика мира, чье население превышает население Северной Америки, Европы, России и Японии вместе взятых. Экономика Китая выросла в 18 раз с 1979 года. Согласно данным ООН, 70% снижения мирового уровня бедности за последние 20 лет достигнуты благодаря изменениям, произошедшим в Китае. Тем не менее Китай живет без либерал-демократических традиций, более того, у китайцев найдется много причин с опаской относиться к конкурирующей западной политической системе.

Запад традиционно представляет Китай как страну, подверженную ряду глубоких социальных и политических проблем, которая только и ждет искры цветной революции, чтобы встать на путь либеральных реформ. Тем не менее Пекин продолжает строить «социализм с китайской спецификой» и успешно приспосабливается к изменениям в мире, реагируя на внешние вызовы с такой гибкостью и скоростью, которая, надо признать, недоступна стремительно теряющему вес на геополитической арене «демократическому миру Запада».

В памяти китайцев все еще свежи воспоминания о разрушительном падении Советского Союза. А если обратиться к истории более давней, хотя и не древней, можно вспомнить, что в 1911 году в результате Республиканской революции страна пыталась применить американскую схему демократии. Это обернулось хаосом гражданской войны, когда сотни политических партий боролись за власть, военачальники воевали друг с другом при поддержке иностранных держав, экономика была разрушена, и в последующие десятилетия погибли десятки миллионов китайцев. Результатом этих событий недавней истории стало и то, что одно из самых страшных слов для современного китайца является слово «luan», в переводе – «хаос», а независимые опросы показывают, что общественный порядок китайцы выбирают в качестве наивысшей ценности.

По сути, период хаоса, войн, нестабильности, потрясений закончился для Китая в 1978 году, когда началась эпоха Дэн Сяопина, фактического архитектора современного Китая. Именно он спроектировал ту систему, которая сегодня позволяет Китаю показывать результаты лучше, чем многие признанные развитые демократические страны.

Приведу ряд примеров. Первый из них – огромный разрыв в развитии между Китаем и Индией: обе страны находились в равных условиях 60 лет назад, близки по количеству населения, экономика Индии — одна из самых быстроразвивающихся в мире. Тем не менее размер ВВП Китая в 4 раза больше ВВП Индии, а средняя продолжительность жизни — больше на 10 лет.

Экономика Китая выросла в 18 раз с 1978 года, тогда как экономика стран Восточной Европы (находившаяся на значительно лучших стартовых позициях) лишь удвоилась.

Сегодня в развитых регионах Китая проживает более 300 млн. человек, что сопоставимо с населением США, а уровень и продолжительность жизни в отдельных провинциях уже сейчас сопоставимы с уровнем и продолжительностью жизни в развитых странах. Города-лидеры, такие как Шанхай, уже давно составляют конкуренцию Лондону и Нью-Йорку, но помимо этого они еще и вытягивают «развивающиеся регионы».

Несомненно, Китай имеет целый ряд серьезнейших проблем, требующих решения, но при этом общее развитие и общий успех страны является доминирующей целью.

В чем же «особенность» подхода, позволяющего Китаю стремительно развиваться, несмотря на отсутствие такого признанного элемента современного государства (modern state), как демократия? Возможно, ответ снова нужно искать в истории?

Китай – это уникальный сплав истории, древнейшей из непрерывно существующих цивилизаций, и современного государства. Как если бы Римская империя просуществовала до сегодняшнего дня и люди в ней до сих пор говорили бы в повседневной жизни на латыни.

Экономический успех современного Китая вызывает всеобщее восхищение, но одновременно с этим осознанно обделена вниманием политическая модель и институциональные особенности устройства китайского общества. Иной причины, кроме идеологической, для того чтобы обходить вниманием современную модель управления Китая, нет.

Уверен, еще какое-то время западным игрокам будет выгодно сохранять образ «красного Китая», хотя уже давно стало ясно, насколько далеко Пекин ушел от догм марксизма-ленинизма и идей построения коммунизма. Сегодня роль Компартии Китая в меньшей степени идеологическая, и в большей степени направляющая и воспитывающая. Что, в свою очередь, происходит из конфуцианства и идей конфуцианского меритократического правления.

Меритократия, в буквальном переводе — «власть достойных», это система, в которой руководители назначаются из числа специально «тренируемых», проверяемых, профессионально подготовленных управленцев. Такая система противоположна как аристократии (так как управленцы могут быть любого достатка и происхождения), так и демократии – ибо выбор будущих руководителей все же ограничен.

Наглядный пример меритократии в действии – назначение последнего, пятого поколения китайских лидеров. Шесть из семи членов Постоянного комитета Политбюро как минимум дважды занимали пост руководителя провинции, и каждый показал на своем посту впечатляющие результаты. Каждый из них доказал свою способность управлять типичной китайской провинцией, чей размер в среднем сопоставим с размером четырех-пяти европейских стран.

По замечанию профессора Жан Вейвея (университет Фудан, Шанхай), китайская меритократическая система делает невозможным, чтобы кто-либо настолько же некомпетентный, как Джордж Буш-младший, когда-либо поднялся на вершину власти.

Без лишнего шума Пекин, пусть не всегда удачно, внедряет систему, которая может быть названа «выбор плюс выборы» — «selection plus election»: компетентные лидеры отбираются и продвигаются в своей карьере на основе работы и общественной поддержки посредством опросов общественного мнения, внутренней оценки и различных «локальных» выборов. И несмотря на череду коррупционных скандалов и отставок, прокатившуюся в преддверии 18-го партийного конгресса, китайская политическая система, как и экономика, остается по-прежнему прочной, предсказуемой, управляемой и стабильной.

Такая модель лидерства намного более ориентирована на служение на благо будущих поколений, нежели на планирование следующих выборов или ближайших ста дней.

О глубоких же проблемах сегодняшней либеральной демократической модели свидетельствует финансовый и экономический кризис Европы и погружающейся в долговые обязательства Америки. Институционально же либерал-демократическая модель серьезно подвержена таким рискам, как демагогия, краткосрочность (short-terminism), примитивный популизм, запредельное влияние денег, и той роли, которую играют «специальные интересы».

Идеал Авраама Линкольна — «правительство людей, управляемое людьми, для людей» (government of the people, by the people, for the people) — сегодня, по мнению нобелевского лауреата в экономике Йозефа Стиглица, превратилось в «правительство 1%, управляемое 1%, для 1% (government of the 1%, by the 1% and for the 1%).

Уинстон Черчилль назвал демократию «лучшей из худших» форм правления. В идеологии же конфуцианской меритократии государство всегда должно бороться за лучший из наилучших вариантов, выбирая лидеров самого высокого калибра.

Политические новшества Китая создают систему, которая объединяет вариант продвижения хорошо проверенных лидеров и обеспечения вывода из системы «плохих» лидеров через коллективное руководство, строгие сроки полномочий и возрастные цензы. Меритократическая модель Китая «выбор плюс выборы» все более и более конкурирует с западной моделью народной демократии.

Китай многому научился у Запада и продолжает делать это к его собственной выгоде. Китайская модель, с дальнейшим ее совершенствованием, к 2020 году сделает Китай самой большой в мире экономикой со всеми вытекающими экономическими и политическими последствиями — как для Китая, так и для остальной части мира.

В сегодняшней ситуации «демократической растерянности», когда налицо недостаток понимания путей выхода из «либерального тупика», возможно, пришло время Запада, следуя известной фразе Дэн Сяопина, "эмансипировать ум" и узнать немного больше о китайских идеях и методах?

При написании материала использована статья профессора Жан Вейвея «Почему Китай предпочитает свою политическую модель».