---

Как попасть в Lielie Muļķi и не оказаться в дураках... Если двигаться из Даугавпилса в сторону Краславы и на 30-м километре свернуть в сторону Боровки, то мимо не проедешь, непременно окажешься в «Lielie Muļķi»: в переводе на русский — в Больших Дураках. Хотя жителям переведенное название не очень по нраву.
 

---

Уже почти подъехав, на перекрестке двух дорог мы, правда, стали перед фактом: вывеска есть, а направление не указано. Чуть сзади сельское кладбище — буквально машинами окружено, но ведь не поедешь, не спросишь: «Вы местные будете, из Lielie Muļķi (Больших Дураков)?»



Деревня Большие Дураки.


А вот и машина одна сорвалась — мы за ней. Налево все-таки. А вообще: если вывеску прочитал — ты уже в Больших Дураках.

С толку сбивает отсутствие улиц и номеров домов. Их нет. Справа и слева от дороги усадьбы. На въезде в каждую вывески, руками мастеров выделанные, вырезанные, вылепленные. Как сам усадьбу свою назвал, на такой, считай, и живешь улице в единственном доме на ней. Когда пару усадеб (хуторов) проскочили и факт стал очевиден, остановились.

Навстречу с горки, под лай овчарки, спустился молодой, в общем, мужичок.

— Просто Эрик, — назвался он.

Интересный человек. Сам из Краславы, хутор этот, говорит, купил. В городе работы нет. По жизни бобылем, «ну вот: подсобрал деньжат и поселился тут», однозначно отвечает на вопросы хозяин.



Деревня Большие Дураки. Эрик около своего дома.


— А живете-то на что?

— Два гектара земли, картофеля во скока! — раскинув руки, впервые показывает улыбку Эрик гостям. — И на продажу, и себе!

— А еще что есть?

— За горкой речка Рудня!

— Рыбы много?

— Не-а, рыбы нет. Вот такие, с палец, в бузе сидят.

— Так чем привлекает такая жизнь?

— Водки можно попить, отдохнуть, — не сморгнув глазом, сообщает хозяин.

— Можно так и написать?

— Так я ж ее не ворую!

— Можно снимок на фоне трактора сделать?

— Лучше я стану тут, — подойдя к краю поля с картофелем командует Эрик.

— И все-таки. Не скучно одному? Без хозяйки?— щелкаю фотоаппаратом.

— А на что она? Из других деревень ко мне ездят, — уже совсем откровенно повествует Эрик. И, словно, спохватившись, добавляет:

— Сегодня суббота, банный день... Работы много...

Веселый мужичок, но тема история деревни осталась не раскрыта.


«Лишь бы не было войны...»

Напротив, по ту сторону дороги, отливает огнем новая крыша. В отличие от хозяйства Эрика, чувствуется рука другого хозяина. Молодая женщина, встретившая нас, просит подождать. Пес Султан заходится лаем, но тут же умолкает, когда через пару минут к нам подходит хозяйка.

Тереза Бебраше. Просто факт, в свои 80 — выглядит превосходно! Живет здесь аж 60 лет, два года назад похоронила мужа. О нынешнем житие говорит с печалью. Сетует, что в некоторых домах проживают по одному-два человека, детский крик уже редкость. «Там, на горе живет Броня, чуть правее одна Валя...» Всего в поселке живут человек тридцать.



Тереза Бебраше живет в Больших Дураках 60 лет.


Бабушка Тереза в этом смысле исключение. Трое сыновей и дочь. Младший Эрнест живет с ней, но бывает только на выходных, потому как работает в Огре.

Вертолетчик, собственно, он четыре года назад весь дом заново и отстроил, рассказывает Тереза, в то время как внук проносится мимо на мотоцикле. Айвар, второй сын, тоже вертолетчик. Оба часто в командировке в Африке.

Хозяйство. Поросята. Две коровы. Больше коров, к слову, никто в деревне не держит.

— Молоко? Так никто ж его не принимает! Бесплатно всем раздаем...
Свой картофель, помидоры, огурцы. Пшеница. Вот с сеном в этом году беда, рассказывает Тереза, гниет — замучили дожди.

И то правда — весь июль, как из ведра. Редактор просил снимки поярче, а небо уже снова все в тучах.

Пенсия у Терезы знатная, аж 270 евро.

— Вы считаете это много?

— Божечка, у племянника моего, всю жизнь трудился, так всего 70 евро!..

Есть люди, которые светятся своей добротой. Бабушка Тереза из этого племени-рода. Хлеб, соль есть, ноги пока держат — жить можно. И при Советах хорошо было, работала в Зверохозяйстве, норок выращивала, и сейчас «Бог велел не тужить». Вот при немцах, вспоминает, голодали. И еще пару лет после войны туго было.

Две недели той страшной войны Тереза хорошо помнит. Немцы отступали, часть зашла деревню. Семья перебралась в подвал: мать, отец, старики, шесть деток — все девочки, Тереза младшая была. Не обижали: молоко, яйца к столу носили.

Однажды главный немец позвал: «Мы уходим. Идите в лес. Русские скоро придут, всех расстреляют».

Некоторые соседи попрятались. Семья Терезы осталась.

— И что?.. — подыскиваю слово: — Обижали?..

— Господь с вами! На них смотреть было больно! Немцы холеные были, а русские — кости да кожа! Совсем дети! Все в обносках. Те распоряжались, а этим мы сами кушать готовили, всю ткань на портянки пустили...

«Лишь бы не было войны..» — эту фразу бабашка Тереза вскользь третий раз произносит. Видно, как-то чувствуется: что-то еще мучает старушку.

Дочка! Дочь за границей. Внуки. И они сюда не вернутся... Там оказалось лучше. «Там жизнь сложилась... ну и слава Богу...» — вытирает слезу бабуля.

— Да что ж я стою?! — восклицает Тереза. — Молочка свежего... Или вы такое не пьете?!





Пью я. Еще как пью. Кулек домашнего печенья с настоящим молоком! Вкус детства! «Господи, — уже всуе поминаю я Его. — Что человеку надо...»

Собирается дождь. На прощание слушаю известную историю, ради которой, собственно, и приехал.


Обидное название

Некогда этот латгальский поселок незаслуженно обидели, дав ему неблагозвучное название. Хуже того — исстари так стали звать и самих местных жителей.

Как те к такому феномену относились — неведомо. А вот нынешние обитатели деревни если и не гордятся, то вполне себе довольны. И по сей день поселок зовется Lielie Muļķi (Большие Дураки), привлекает пусть редких, но журналистов и не только из Латвии, но и проезжих, из самой Москвы.

Обидное название Lielie Muļķi деревне присвоил некто граф Станислав Плятер-Зиберг около двух столетий назад, на которого в Латгалии трудилось более 13 тысяч крепостных. Нанял, говорят, батраков эти земли осваивать, решил поля здешние засеять клевером. Но не знал или не хотел знать, что земля здесь совсем неплодородная. Ну, совсем скудная — глина и песок — и даже такая неприхотливая трава, как клевер, дала всходы чахлые, с плешинами.

Из затеи ничего не вышло. Кто виноват? Понятно, что не Его Благородие. И свалил граф всю вину на батраков, назвав их «боль-ши-ми дураками». Так и пошли поколения крестьян по фамилии Muļķis (Мулькис), о чем свидетельствуют надписи на могильных камнях на деревенском погосте.

Последняя жительница Lielie Muļķi, носившая столь неблагозвучную фамилию, Антонина, умерла в 2004 году. Кстати, в советское время власти предлагали изменить название деревни, но жители не согласились, дальновидно проголосовав за историческое. В колхозное время и лен, и кукурузу, и капусту тут выращивали, конечно, химия делала свое дело, но и сегодня в огородах все, кроме персиков, растет.

А дураков тут отродясь не было. Испокон века Lielie Muļķi славились мастеровыми: лучшие бочки делали здесь, пиво отменное тоже здесь варили... В здешних местах водится много дичи: кабаны, зайцы, куницы, лисы... По соседству со старых времен есть еще и поселок Малые Дураки, правда, от него сейчас мало что осталось, поэтому приписан поселок к Большим Дуракам.

Дождик проходит. Прощаемся.

— Хотелось бы, — говорю хлебосольной хозяйке, — еще в какую-нибудь усадьбу заехать...

— Вряд ли кого застанете. Все сейчас на кладбище...

— Да, мы мимо проезжали. Народу там много: известного человека хоронят?

— Да нет. Сегодня все Kapu svetki отмечают...


Культ кладбища

Дословно по-латышски Kapu svetki — праздник кладбища. Звучит, конечно, не очень, но латвийские кладбища — целый культурно-исторический пласт.

Кладбища не мертвы — на них хлопочут близкие ушедших, поддерживая о них живую память. Дни кладбища проходят в конце летних недель, причем, каждое латвийское кладбище объявляет свой кладбищенский день.

На кладбище встречаются дальние родственники, старые школьные товарищи, давние соседи. В наше время день кладбища — это уже демонстрация статуса, этакий ежегодный отчет: у кого какая машина, какие дети, внуки, что на людях надето и, конечно же, как ухожена могилка их близкого.

Есть, мне кажется, еще один нюанс. Количество машин в день посещения нами вымирающей деревеньки — пример встречи родных и близких, разделенных сегодня порой — уже тысячами километров.

А это еще один повод подумать. Латвия — маленькая страна. Называя вещи своими именами, следует констатировать: страна на глазах вымирает... Ровно как эта деревушка Lielie Muļķi. Благодаря кому? Благодаря каким «умникам»?

Традиции предков следует чтить. Но больно думать, что живых все чаще объединяет культура культа кладбища...


Не надо нам тут никакого НАТО!

...Мы на хуторе «Цирули» (Жаворонки). Хозяин усадьбы Петр Бабин. Петр Антонович, наверное, самый знаменитый житель Lielie Muļķi. Вывеску к усадьбе, кстати сказать, своими руками мастерил. А вообще он — замечательный художник-анималист. О нем раньше часто журналисты писали. Кисть взял в руки после того, как ушел на пенсию. Были у него и персональные выставки в Краславе и Даугавпилсе.



Хутор «Цирули».


Есть помимо живописи у Петра Антоновича и другая страсть — камни. Причем, камни не простые, а художественные. Немало интересных камней, напоминающих по форме пушечные ядра (идеально круглой формы!), он нашел возле своего дома, здесь давным-давно было старое русло Даугавы. Возле забора валун, в котором отпечаталось окаменевшее членистоногое, видимо, ползавшее где-то поблизости миллионы лет назад.

— Чего только нет в природе? Сосед Виктор выкопал в огороде валун, на котором узор — словно арабская вязь...

Петру Бабину есть чем похвастаться помимо камней и картин, например, старинными книгами и газетами, которым позавидует любая библиотека или архив. Вот, скажем, книга конца XIX века «Основы миросозерцания йогов. Рамачарака» издательства М. Гудкова, отпечатанная первым типографским кооперативом в Риге на улице Меркеля, 6. Хранит Петр Антонович и «Сборник солдатских песен», который носил с собой в годы Гражданской войны дедов брат, бивший немцев.

Предки коренного латгальца Петра Бабина поселились в здешних краях уже триста лет назад, занимались хозяйством как могли — поля обрабатывали, скот пасли... Сам Петр Антонович родился не в Lielie Muļķi, а в Даугавпилсском районе, а в эту деревню перебрался, когда получил от местных властей землю и разрешение дом построить. И строил его своими руками двадцать лет!

Напротив добротного дома, из окна за нами внимательно наблюдает здоровенный серый кот Барсик с роскошными усами, две собачонки прыгают возле ног. Чуть в стороне — пасека, где стоят улья.



Петр Антонович Бабин — хозяин хутора «Цирулиши».


В отличие от рода Мулькисов, Петр Бабин и белый клевер сажает, и донник — чтобы пчелы мед вкусный делали. Кстати, если на пасеке Петра Антоновича все благополучно и на ульи разве что куница зарится, то вот соседу не повезло. Тот однажды даже полицию вызвал — подумал, что бомжи ульи разворотили. Те, присмотревшись к следам на земле, поняли, кто медком решил полакомиться — медведь!

По образованию Петр Антонович — охотовед, только ружье в руки никогда не брал и 25 лет проработал в местном зверохозяйстве главным зоотехником.

Жена Инта обожает цветы, что пчелам в радость. Теплица, поля картофеля, подсолнуха, немножко мака, липы, каштаны, яблони — все для души, тела и для пчел! От меда и живут! На одну пенсию, увы, сложно прожить! Еще, говорит, Инта, каждый делится, чем может.



Инта — супруга Петра Бабина.


Инта поет в фольклорном ансамбле «Rudzu taka», волость дает автобус — и всей гурьбой в Краславу. Там же и покупки делает народ. Детишек, к слову сказать, также со всей округи учиться уму-разуму в краславскую школу волостной автобус туда и обратно (а это десять километров) везет. Со всего края полавтобуса и набирается. Вообще говоря, своим начальством (Удришская волость) жители довольны и все, с кем мы встречались, хвалят.

Беда одна, все та же: дети осели за границей! У Инты дочь там вышла замуж, устроилась, тоже уже не вернется. Внуки по-английски уже говорят.

Сама Инта — латышка, Петр — русский. Хозяйка подчеркивает этот момент.

— Так и напишите — своими руками разваливаем страну! В войну меньше народа потеряли! Испокон веку вражды с соседями не знали, и сейчас между нами ее нет. Не надо нам тут никакого НАТО! Есть там, в Риге, хоть кучка здравомыслящих людей?! В войну людей в Германию силой отправляли, сейчас наши дети сами туда бегут! Кто нам их вернет?! Почему они должны жить на чужой земле?..


...И снова дождь. В Даугавпилсе Lielie Muļķi, мало кто знает, а вот Боровка (в двух километрах езды) известна всем. В дождливый месяц ехать мимо Боровки и не заглянуть в лес — надо быть круглым дураком. Ровно двадцать пять минут и полно ведерко: белые, подосиновики, лисички, для полноты картины — пара крепких сыроежек. На рынке килограмм белых — десять евро. А еще — ведерко черники.



В дождливый месяц ехать мимо Боровки и не заглянуть в лес — надо быть круглым дураком.


Вот такой у нас получился репортаж о том, как в Латгалии люди живут. Замечательные люди. Трудяги. Очень любят пошутить по поводу своей «родословной», хотя, как я уже писал, считают не верным название деревушки официально переводить на русский язык. Не тот, смеются, получается контекст. Остается только согласиться... Не тот.