Часть I. Лесков и пардаугавские миллионы


Лето 1990 года выдалось в Латвии непривычно жарким. Сидеть в такую погоду дома, да еще за пишущей машинкой, было мучительно. Сквозняк гулял по моей собкоровской квартире, разнося по ней вместе с ветром оглушительный шум городского перекрестка с его пыхтящими «икарусами» и переругивающимися грузчиками у магазина, швыряющими пустые лотки из-под хлеба в громоздкие продовольственные фургоны.

В этом грохоте я не сразу услышала звонок в дверь, поймала его лишь когда он стал настойчивым и раздражающим, как утренний будильник. Передо мной стоял незнакомый молодой человек в шортах, майке и летних шлепанцах, загорелый, улыбающийся, словно только что вернулся с пляжа.

— Вы собкор «Литературной газеты»?

— Я.

— А меня зовут Виктор. Я работаю в АПН, наш офис рядом с вами, можно войти?

Он уселся в кресло, поджав под себя ногу, как маленькие дети сидят перед телевизором, и с такой же детской непосредственностью принялся рассказывать о себе и цели своего визита. Виктор оказался москвичом, который несколько месяцев назад приехал в Ригу... на службу в советскую армию. Назначение было блатное, откровенно признался он, потому что папа у него генерал и пристроил сына, пользуясь связями.

В Риге у Виктора почти свободный режим, он часто ездит на пляж и редко носит форму. До армии он учился на факультете журналистики в МГУ, но бросил, поэтому загремел в солдаты. Чтобы заработать карманные деньги, он в свободное от службы время пописывает для АПН, благо, тут работают друзья. Все это мой юный гость выпалил на одном дыхании, весело щурясь и болтая ногой.

Ко мне Виктора привела сногсшибательная идея, которая ему уже несколько месяцев не давала покоя.

— Понимаете, — говорил он, — сейчас наступает такое время, когда каждый может начать собственное дело. Смотрите, сколько в Риге кооперативов, частных магазинов, кафе... Вы же сами в «Литературной газете» об этом пишете... Я вас читал, совсем даже неплохо, — попутно поощрил он меня. — Но ведь в Москве вас наверняка сокращают, режут...

Видя, как сразу омрачилось мое лицо, он со свойственной наблюдательным людям проницательностью предложил:

— A вам никогда не хотелось создать собственную газету?.. Где не будет никакой цензуры, где вы будете решать, что ставить, а что нет...

Свою? Предложение показалось мне если не совсем сумасшедшим, то уж во всяком случае смешным. Тем более из уст молодого бойца.

— Я работаю в серьезном издании, молодой человек, — напомнила я. — Тираж «Литературки» знаете? Зашкаливает за 2 миллиона. А вы мне что предлагаете? Чтобы я отказалась от такой аудитории ради чего-то мифического?

— А вы и не отказывайтесь, вы совмещайте, — не сдавался Виктор. — Вы же видите, как делают руководители предприятий — все подрабатывают в кооперативах.

— А кстати, сколько вам платят? — со свойственной ему непосредственностью поинтересовался мой собеседник.

— А вы что, миллионер? — разговор казался мне все более анекдотичным.

— Нет, — честно признался Виктор. — Но я знаю миллионера, который мог бы вложить деньги в новую газету. Он, правда, сейчас после аварии лежит в больнице, ногу сломал... Но говорить может, я у него был, и он готов встретиться, как только я соберу команду.

— А почему вы пришли именно ко мне? — удивилась я. — И кто команда?

— Дело в том, что команд было несколько, еще до меня, но что-то у них там не склеилось. Сейчас я ищу новых людей, думаю поговорить с собкорами московских газет. Но я их не знаю. И вас в телефонном справочнике нашел, вижу, вы совсем рядом живете, вот и зашел...

От веселой наглости моего гостя исходила какая-то подкупающая уверенность. Даже если он и врал, то непринужденно и красиво.

— А вам-то что с этой газеты? — продолжала интересоваться я. — Вы же в армии служите...

— А я из-за денег, — снова обезоружил он. — Жалко упускать возможность заработать на карманные расходы...

Визит длился недолго. Оглушив меня неожиданным предложением, Витечка — так я назвала про себя молодого человека — исчез на несколько месяцев. Осенью он позвонил по телефону и как о давно решенном сообщил своим веселым голосом, что миллионер Владимир Иванович Лесков окончательно выздоровел и готов принять журналистов. Правда, у миллионера есть одна нехорошая привычка — он любит рано вставать. Готова ли я поехать к нему в офис завтра в 8 утра?


Утро на Калету

Не помню, что я тогда ответила Витечке, но через пару недель мы сидели в трехэтажном особняке на окраине Пардаугавы. Было раннее утро, время для меня абсолютно нерабочее, я с усилием воспринимала происходящее. К этому времени Витечка уже успел подключить к нашему многообещающему проекту собкора «Советского спорта» Валерия Карпушкина и собкора «Комсомольской правды» Карена Маркаряна, которым тоже пришлось проснуться ни свет ни заря. Со мной поехал мой предшественник по собкоровской работе в «Литгазете» Георгий Целмс, перебравшийся из Риги в Москву, но каждый год отдыхавший в Юрмале. Имя Лескова никому из нас не говорило абсолютно ничего.

Мы сели тесным полукругом вокруг большого стола, за которым восседал бородач лет 50, с крупными чертами лица, затянутый в галстук с раннего утра и похожий на партийного работника. Пока знакомились, его глубоко посаженные глаза оценивающе выдергивали каждого поочередно. Со всеми «борода» по известной партийной привычке тут же переходил на «ты». Говорил он громко, раскатисто, но как-то суетливо, то и дело помогая себе жестами. Если бы не крепкое словцо, которым он нет-нет да и пересыпал свою речь, то схожесть с партийным работником была бы более полной.

От Лескова я впервые услышала, что есть такой кооператив «Пардаугава», который создали они с компаньоном Александром Лавентом и который занимается производством, где люди хорошо зарабатывают, производят обувь, одежду, строительную плитку, лаки и краски и даже выращивают свиней. Есть у них своя столовая, где рабочих кормят почти бесплатно, есть профсоюз, а вот теперь хотелось бы завести и свою газету.

Но не какую-нибудь там заводскую многотиражку, а настоящую, такую как «Известия» или «Комсомольская правда», только чтобы печаталась она в Риге, а расходилась по всему Советскому Союзу. Большинство из нас Лесков не знает, хотя Целмса и Карпушкина читал, но уверен в нашем профессионализме, поэтому готов рискнуть и выделить на новое предприятие большие деньги.

«Борода» произвел на нас странное впечатление. Вроде говорит интересные вещи, и история кооператива впечатляет, но ориентация на Известия выдавала в нем человека, абсолютно не просвещенного в издательском деле. А властный характер и нотки самодура не сулили большого взаимопонимания в будущем.

Естественно, когда мы вышли от Лескова, первое, что стали делать — наводить справки, с кем это мы поимели дело. Просвещенные люди из правоохранительных органов пролили некоторый свет на его биографию. Рассказали, что несколько лет назад Владимир Иванович вышел из мест не столь отдаленных. Оттуда же несколько ранее вернулся его компаньон Александр Лавент. Вроде бы обвиняли их в контрабанде и валютных операциях, но дело вел КГБ, поэтому оперы из МВД подробностей не знали.

Рассказали также, что сразу после выхода на волю Лесков прямо в ватнике приехал на родную фабрику «Аусма», где перед этим работал, за трудовой книжкой. При оформлении надо было заплатить какие-то копейки, а у него ни гроша. Девчонки из отдела кадров пожалели, выдали книжку в долг. Через несколько дней он приехал к ним на собственных «жигулях» и вернул деньги с лихвой.

В общем, личность будущего издателя вырисовывалась явно неординарная. Тем не менее искру любопытства он во мне посеял. Остальное сделали Витечка и Целмс.

— А вы думали, миллионерами становятся передовики производства? — удивлялся моей наивности Витечка. — Да, это авантюристы, отчаянные люди, но ведь это и есть новый класс.

— Ну что вы теряете, Татьяна, — поддержал молодого друга Жора. —- Не получится — бросите. А я помогу с московскими авторами — вдруг что-нибудь выйдет.


Газетный кооператив

Той же осенью мы взялись за дело. В первую очередь надо было собрать команду. Единственным, на мой взгляд, достойным коллективом на тот момент была «Советская молодежь». Я и пошла к ее редактору Саше Блинову. Сама не ожидала, однако и он загорелся. Решили действовать по витечкиному рецепту: создать нечто вроде газетного кооператива, где будет четыре соредактора — я, Блинов, Маркарян и Целмс, который обещал часть газеты делать из Москвы.

Валера Карпушкин взял на себя роль директора и «связного» с Лесковым. Вопросы оформления юридических отношений с издателем, и вообще нашего статуса, нам тогда и в голову не приходили. Мы могли писать без цензуры — вот главное счастье! Договорились, что газета поначалу будет еженедельной, работать будем по вахтовому методу, каждый редактор работает неделю, уступая место за пультом следующему. Да, такого еще не было в газетной практике, но разве когда-нибудь у журналистов был такой шанс? В конце концов, почему не заработать?

В моей квартире на Элизабетес устроили первую планерку. За отсутствием мебели уселись прямо на полу — Блинов, Маркарян, Витечка, Алла Петропавловская, Инна Каневская, Лена Власова, Олег Зернов... Придумывали темы, рубрики, рисовали макет... Я не успевала приносить кофе, который разливали тут же, в расставленные по полу чашки...

Все шумели, пытаясь перекричать друг друга и считая, что только он знает, какой должна быть газета. Долго спорили о названии... В нем должна быть отражена наша независимость, говорили одни. И обязательно — география, настаивали другие. Витечка считал, что мы должны охватить весь балтийский регион, у него есть знакомые журналисты в Литве и Эстонии... Блинов предложил опубликовать информацию о выходе новой газеты в «Советской молодежи».

Через несколько дней я написала текст, и встала проблема, какой фамилией подписывать заметку. Каждый из соредакторов работал в крупном издании. Никто не знал, как посмотрит начальство на нашу самодеятельность. В конце концов, я поставила свое имя и назвалась одним из соредакторов. В день выхода заметки мне позвонил Блинов и признался, что он своей редакторской рукою произвел меня... в главные редакторы — иначе читатели не поймут, кто же отвечает за новую газету. С тех пор с его легкой руки я и понесла этот крест.

От нашей первой планерки до выхода первого номера Независимой Балтийской Газеты прошел месяц. Наверное, самый тяжелый в моей жизни. Люди, сметы, бумага, помещения, техника, верстка, корректура... С нуля запускалось целое производство. Иногда мне казалось, что у меня лопнет голова — столько всего нужно было в ней удержать...

Помню ночь накануне выхода первого номера. Моросил холодный ноябрьский дождь. В час ночи за мной заехал коммерческий директор нашего предприятия Валерий Карпушкин на стареньком желтом «Запорожце» — как он туда помещался, для меня так и осталось загадкой, — и мы отправились в типографию принимать «роды».

Стояли с рабочими у печатных машин до чистой выгонки, потом перешли на упаковку, контролировали все до самого раннего утра, вплоть до развоза — боялись, что кто-нибудь сделает что-то не так и все сорвется.

И вот она появилась, наша Независимая Балтийская Газета — со старушкой на обложке, растерянно стоящей посреди усыпанных яствами прилавков с кусающимися ценами. Мы держали в руках это чудо издательского искусства и не могли поверить, что сами произвели его на свет. В этот момент нас могли понять, наверное, только акушеры. Мы чувствовали себя по-настоящему счастливыми.

На следующий день ждали, что позвонят издатели, поздравят... Однако никто не позвонил, ни на следующий день, ни через неделю...


Визит к Минотавру

Мы уже выпустили несколько номеров, как Карпушкин сообщил, что Лесков хотел бы видеть нас у себя в юрмальской резиденции в 12 часов утра в субботу.

Что такое резиденция миллионера, я тогда представляла по «Финансисту» Теодора Драйзера и фильму Орсона Уэлса «Розовый бутон». Это должен был быть если не замок, то роскошные апартаменты с зимним садом и фонтанами, просторными залами и обязательно картинами известных художников на стенах.

Делая допуск на еще советскую Юрмалу, я, конечно, догадывалась, что здесь все будет значительно скромнее, может быть, в фонтанах не будет воды, сад чуть подзавянет, а на стенах вместо дорогих картин будут висеть гобелены... Но все же, перед тем как поехать в резиденцию, я долго думала, что надеть. Вечерний наряд в 12 часов утра явно не годился, и я выбрала нарядно-спортивный стиль.

В Юрмалу мы поехали втроем с Витечкой и Карпушкиным, все на том же желтом «Запорожце», по дороге размышляя над природой загадочного молчания издателя. Никто из нас до сих пор у Лескова не был, ехали по записке на проспект Дзинтару.

Указанный адрес привел нас к двухэтажному кирпичному дому весьма скромной наружности. В разные стороны от входа разбегались знакомые со студенческой юности коридоры общежитского типа с множеством комнат. Указанный в записке номер апартаментов находился рядом с входом. Однако выкрашенная темной масляной краской дверь мало напоминала эксклюзивное жилье. На звонок никто не отозвался. Простояв под дверью минут пять, мы решили, что вышла накладка, кто-то что-то перепутал. Однако в это время дверь скрипнула и оттуда высунулась взлохмаченная голова Владимира Ивановича. «Ой, это вы?» — похоже, он никак не ожидал нас тут увидеть. Но, видимо, что-то вспомнив, пригласил войти внутрь.

Жилище миллионера представляло собой тесную общежитскую комнатенку с двумя деревянными кроватями вдоль стен и столиком между ними. По горе грязных стаканов и пустых бутылок на столе можно было предположить, что хозяин провел бурную ночь. Набросив на себя спортивный костюм, из тех, в которых малоимущие россияне ходят по перрону, миллионер сгреб стаканы и понес их мыть в темную ванную комнату.

— Ну что, кто за бутылкой побежит? — раздался оттуда его зычный голос. Мы переглянулись. Обстановка явно не располагала к душевной беседе. — Да что вы топчетесь? — снова высунулся из ванной Лесков, — садитесь.

Мы еще раз переглянулись в поисках стульев, но таковых в апартаментах не оказалось. Единственным располагающим к отдыху местом была смятая неубранная кровать. Лесков и ее привел в порядок одним махом. Чувствовалось, что хозяин вниманием прислуги не избалован и привык справляться с бытом самостоятельно.

Речь снова зашла о бутылке. У Владимира Ивановича явно болела голова. Карпушкин как-то отбился, сославшись на машину. Заговорили о футболе — наша команда неудачно сыграла, и Лесков был явно расстроен. Они с Карпушкиным заспорили, правильно ли был забит угловой, можно ли было его избежать... Я, в конце концов, не выдержала, вступила в беседу:

— А газету-то вы видели, Владимир Иванович?

Он на минуту задумался, мучительно вспоминая, о чем его спрашивают, но, сделав усилие, вспомнил:

— Конечно, мы во все наши подразделения разослали, и на бетонный завод, и на свиноферму... Все читают. Очень вы душевно о старушках написали. И о тюрьме — хорошо, правдоподобно. Этот ваш автор, кажется, Паршин, он что, сидел? Откуда так хорошо знает тюремный быт?

Услышав, что да, сидел — за стихи о Брежневе, посочувствовал, надо же, сажают людей ни за что. Но, слава Богу, сейчас другие времена. Вот и «Пардаугава» на ноги встала...

— И вам дали возможность обо всем писать, — напомнил Лесков, недвусмысленно намекая на свою причастность к свободе слова. И помолчав, добавил: — Правильных авторов выбираешь, Татьяна.

На этом впечатления издателя закончились. Разговор снова перешел на футбол...


Медовый год на улице Авоту

К этому времени Георгий Целмс хорошо развернулся в Москве и собрал блестящий авторский корпус. Осенью 1990 года будущие олигархи еще не помышляли о газетах, а первые российские независимые издания вырастали из самиздата и существовали, в основном, на безвозмездно-любительских началах. У нас же с первого дня хорошо платили.

Обещанный Витечкой «другой» порядок цифр действительно был издателями соблюден. Думаю, в основном именно этим объяснялось то, что нам писали «золотые перья» перестроечной Москвы: Аркадий Ваксберг, Анатолий Приставкин, Игорь Клямкин, Лариса Пияшева, Борис Пинскер, Анатолий Стреляный, Николай Андреев, Павел Фельгенгауэр... Один раз даже выступил Егор Гайдар, через год ставший первым премьером независимой России.

Мы создали собственную сеть распространения по всему Советскому Союзу. Заключили договоры напрямую с областными отделениями Союзпечати и пустили газету по всем этим каналам тиражом 100 тысяч! Прибалтика тогда была на устах всего Советского Союза как символ перемен, надежд на другую жизнь, ею восхищались, ее поддерживали и главное — интересовались каждым ее шагом. На фоне заказных материалов Центрального советского телевидения и центральных газет «Независимая Балтийская Газета» (НБГ) давала россиянам представление о реальных процессах, происходящих в Балтии. Нам писали письма из Ростова-на-Дону, Новосибирска, Камчатки, Мурманска... Стали приезжать оттуда частные распространители... Были предложения печатать нас в российских городах.

Редакция НБГ обосновалась в общественной приемной Литературной газеты на улице Авоту и состояла из одной большой и двух крошечных комнат, в которых мы умудрились разместить всю творческую команду, наборщиц, корректуру, верстку... Журналисты тогда печатали на машинках в разных углах приемной, у нас был один компьютер, на котором в две смены работали две наборщицы, и один телефон. Газету делали на маленьком журнальном столике, вокруг которого всегда толпились люди...

Постепенно отошли в сторону Алла Петропавловская с Инной Каневской — у них появился свой проект — «Лилит». Отпали многие «молодежкинцы» — своей работы хватало... Так и не вписался Карен Маркарян. Не дошел до нашей редакции Саша Блинов...

Зато пришли новые люди: очень организованная, ответственная Галя Гришина, сразу ставшая опорой редакции, диссидентствующий Саша Красницкий покорил всех первой же заметкой «Совки и метлы», за ним незаметной тенью скользнула Ира Осадчая, как снег на голову упал знаменитый фотограф Вильгельм Михайловский. Откуда-то с радио перебралась многодетная Расма Малиновская и «села» на Сейм... Незаметно прилип будущий собкор Российского телевидения в Праге Леня Свиридов, соединивший нас с Белоруссией. Из Москвы «свалился» вечный стрингер и будущий критик Путина Володя Иванидзе, за неимением жилья поселившийся прямо в офисе редакции.

C хозяевами газеты мы не виделись, да и они не изъявляли никакого желания общаться. На связи с «Пардаугавой» стоял Валерий Карпушкин, который сблизился с Лесковым на футбольной почве и на которого сыпались все наши удары в связи с очередной задержкой зарплаты или оплатой телефонных счетов...

Надо отдать должное толстокожему Валере, он нес свой крест стоически и невозмутимо. От издателей же не было никаких указаний, что писать, не было просьб о том, чтобы написать что-либо о «Пардаугаве», либо о ее учредителях... За год существования газеты в НБГ не появилось ни одного интервью ни с Лесковым, ни с Лавентом... Иногда нам казалось, что наши хозяева сами не знают, зачем им понадобилась газета и что можно от нее получить...

Да, скорее всего, так оно и было. Игрушка под названием «газета» тешила самолюбие, приносила ощущение собственной значимости в кругу других, безгазетных, кооператоров и, не исключено, давала возможность списывать какие-то неизвестные нам деньги — бухгалтерии газеты ни я, ни Карпушкин никогда не видели... Тем неожиданнее оказался для нас кризис в наших отношениях, который разразился в январе 1991 года.


Окончание — здесь