Знакомство мое с Пятрасом произошло почти случайно. Хотя всякий, хоть что-то соображающий в этой жизни, знает, что случайностями мы называем непознанные нами закономерности. Они сплетаются в нити судеб из наших тайных, неосознанных желаний и воли Богов или Духов, позволяющих этим желаниям материализоваться на страницах наших жизней.
 
Живя в Литве и скучая по новым впечатлениям, я случайно («случайно» пишу потому, что телевизор не смотрю уже давно, так как считаю, что ту информацию, которая нужна мне, Вселенная до меня обязательно донесет. И не стоит ее ежедневно высматривать в новостях) увидел репортаж о посещении тележурналистом литовского зверинца, где волками какой-то чудак людей лечит.
 
Проведя небольшое расследование и выяснив точный адрес этого чудака, я, созвонившись, к нему и приехал.


 
В Средней Азии есть такая поговорка: «Охрану волков надо заслужить». То есть чтобы волки тебя приняли, надо быть человеком достойным, верным своему слову, с чистой душой и помыслами и любящим сердцем.
 
Именно такой человек Пятрас Дабришюс и встретил меня по приезде в зверинец на низкорослой лошадке жемайтийской породы. За невысоким плетнем его двора бегала красивая, грациозная волчица — Шеркшна. Хранительница самого Пятраса, сторож его двора, она, как «детектор лжи», сканирует своим острым взором каждого посетителя.


 
Входишь во двор и стоишь, а Пятрас за реакцией волчицы наблюдает. Она к хорошему человеку подойдет, обнюхает и, может, что-то скажет по-волчьи. Плохого сторонится. В Жемайтии у женихов даже новый обычай установился: своих невест к Пятрасу во двор приводить на испытание к волчице. Женщина — она же «терра инкогнита» даже для самой себя, и на что способна в семейной жизни — сама того не ведает. А волчица враз раскусит, что за дама перед ней и какова она на самом деле по своей сути.


 
Шеркшна, давно живущая среди людей, натуру нашу досконально изучила — если Пятрас в настроении хорошем, то и волчица добродушна, а коль хозяин не в себе иль расстроен чем, то и охранница не в духе, даже на знакомых ей работников зверинца, раз по сто в день по двору шастающих, рычит. Волчица по-своему мыслит и отношения строит: Пятрас — вожак стаи, и он главный, на него и его настроение и равняемся. Но она к тому же еще и женщина — и вожака, как... ну, вы понимаете, КАК воспринимает. Вот и чуток ревнует к другим самкам.


 
Пятрас меня охотничьим, острым взглядом осмотрел и, наверное, за своего все-таки принял. Да и волчица ко мне благосклонно отнеслась. В домике гостевом поселил, медком угостил, а под вечер удивил — пригласил в чум шаманский, для какого-то неведомого мне обряда.


 
Сами понимате — шаман в центре просвещенной Европы, практически в двух шагах от прилизанных улиц и огней реклам, — это ЧТО-ТО! Зима, звездное небо при полной луне, волчий вой совсем рядом, я сижу в холодном чуме, увешанном внутри звериными шкурами, смотрю на огонек толстой свечи, а сзади (настрого велено было не оборачиваться) шаман в лисьей шапке и халате из звериных шкур начинает бить в нагретый на огне бубен.
 
Ритм, ритм, ритм, ритм, удар. Удар, удар, удар, туум, тууумм, тууууммм, туууууммммм... то чаще, то реже, то звонче, то тише...
 
Мерцает огонек, и я, завороженный этим ритмом, уже слышу волчий вой, зовущий меня дружелюбно... Вижу... Вот он — большой волк на вершине заснеженного холма, а за ним вся стая... И мы уже все вместе несемся по снежной равнине, утопая в снегу. Могучий волк, вожак... обернулся — и его ослепительный, яростный взгляд пронизывает все мое естество до последней клеточки, наполняет силой и знанием.
 
Еще миг — и этот волк, оторвавшись от заснеженной равнины, бежит вверх и ввысь — и растворяется в небесной дали, провожаемый нашим общим волчьим воем... И мы вновь бежим, по брюхо утопая в снегу со вздыбленной на холке шерстью... И воем, воем самозабвенно и звонко — от печали, смешанной с надеждой, и силой — на сводящую нас с ума луну...
 
Очнулся я со вздернутой вверх головой и по-волчьи продернулся всем телом, чтоб прийти в себя.


 
Пятрас об]яснил, почему принял мой визит за особый знак — сегодня за пару часов до моего приезда ушел из его стаи матерый волк.
 
Милый читатель, я, в отличие от прочих, не претендую на особую крутизну и не буду убеждать тебя в том, что в тот вечер снизошло на меня особое знание и я поведу тебя к счастию и довольствию. Я, может быть, и сам не поверил бы во всю эту галиматью, но потом, по приезде домой, рассматривая свои фотографии, увидел на одной из них дух волка, смотрящего на меня внимательно, как бы раздумывая: доверять этому штымпу или нет?
 
Все еще не веришь? Тогда всмотрись в это фото. Видишь, между двух березок?


 
А потом — ночь в волчьем вольере. Стеночки у домика, где ночуешь, тонкие, волки голодные, любопытные... Ты сидишь в темноте и кожей чувствуешь через фанерку существо неведомое, опасное, сильное...
 
Вот тут шорох, вон там скрип... Страхи твои — и здесь, и там... И ничего тебя в случае чего не спасет... Или спасет... СПАСЕТ, КОНЕЧНО, СПАСЕТ! Тот, кто создал это все — и людей, и волков, — может, ОН и с тобой, и с ними договорится. И кажись, договоривается... О! тихо вокруг... Нет, опять кто-то там, за тонкой стенкой! Нет, опять показалось. И так всю ночь...
 
Наутро все твои проблемы — кредиты неотданные, налоги незаплаченные, претензии любовниц и просьбы жен, все шелупонь мира с его мнимыми бедами и покупными радостями слетают с тебя как мишура с новогодней елки в конце января.
 
И ты выходишь в мир, обновленный, простой и чистый, как роса на траве. И все тебе ясно и понятно, а прежняя дурь уже не волнует. И преграды, казавшиеся непреодолимыми, уже не пугают. Жизнь проста и ясна. Ноги, руки целы? Глаза видят? Хорошо! Кушать хотим? — Найдем добычу. На ночь логово отыщется. Хорошая самка сама тебя почует и рядом побежит. А что еще надо для ощущения полноты жизни? Свист ветра в ушах да запах воли! Ты теперь немножко волк. Дитя матери-природы! А уж МАМА о тебе позаботится — сам не зевай только.


 
И еще одна ночь. Вечер, вернее. Люди какие-то к нему приехали подлечиться и проблемы житейские разрешить с помощью мудрого человека. Он всех принял. Кому трав дал для лечебных отваров, кому слово доброе — а потом всех на улицу, на морозец, к волшебному костру.
 
Звездное небо, зимний лес, весело трещат дровишки, и шаман самозабвенно пляшет у костра свою колдовскую пляску. И бубен протяжно гудит, созывая духов к нашей компании.
 
Они летят, охотно чуя дары — зерно, молоко. Дух огня, громадный огненный дракон, милостиво принимает жертву — и вот уже шаман вместе с огнем танцуют в унисон один магический танец.
 
Полное ощущение, что огонь подчинен шаману. Он то низко стелется по земле, когда шаман пригибается над ним с бубном, то яркой вспышкой устремляется ввысь, в темноту ночи, добавляя звездному небу искорки своих угольков. Завораживающее зрелище...
 
Гаснет костер, огненными саламандрами всплохов играет отблесками на белом снегу. И каждый из участников обряда подходит ближе и по указанию шамана смотрит, стараясь разглядеть среди мерцания огня знаки — ответы на свои вопросы и просьбы.
 
Той зимней ночью в бликах огня увидел я себя в грядущем... и эту книгу, мной написанную...
 




Глава из книги «Глазами волка»
Перевод с литовского Сергея Радченко
 
 
Зверинец Пятраса, между тем, разрастался. Все новые и новые жители поселялись в нем, давая пищу для наблюдений и размышлений. Со всех концов Литвы привозили на поселение к нему косуль и оленей, кабанов и рысей и много другого зверья. О двух из них расскажу особо.
 
Ворон по кличке Крюк — воплощение самых стяжательских вороньих качеств, возведенных в абсолют.
 
Как-то раз в одном тяльшайском костеле во время обеденной службы в открытое окно влетел ворон. Многие молящиеся расценили это как дурной знак — и не ошиблись.
 
Вместо того чтобы смиренно внимать слову Божьему, этот прихожанин начал с шумом летать по костелу. Да мало того, он покусился на самое святое, что есть в храме — на блестящую кружку для пожертвований, которую начал яростно долбить клювом — в тщетной надежде достать деньги, и царапать когтями, пытаясь унести с собой. Потерпев неудачу в первой попытке, ворон не отчаялся, а нашел себе новую цель — большой позолоченный крест на дароносице в руках у ксендза, пытаясь отнять его у ошалевшего от такой наглости слуги Божьего.
 
Прихожане, видя в нем олицетворение злых сил, начали криками и маханием рук изгонять нечистую силу из храма. Наглая птица улетать не хотела, летала по помещению и в насмешку еще и передразнивала ксендза, мастерски имитируя его речь. В общем, служба была сорвана, и только совместные усилия и открытые окна и двери помогли восстановить молитвенную тишину.
 
Однако с нечистой силой даже истинному католику не так и легко справиться. На следующий день все повторилось опять. Ворон, алчущий злата, помимо церковных ценностей теперь начал покушаться и на имущество смиренных прихожан. Влекло его все блестящее, так что серьги, кольца, кресты всех находящихся в храме стали обьектом его преступных посягательств.
 
Бесчинства ворона, может быть, и продолжались еще долго, если бы не принесли сеть и всем миром не изловили супостата. От греха подальше (ну, в том смысле, что наоборот — грех подальше от святого места) его и привезли на отбывание срока в Пятрасов зверинец.


 
Посидев недельку у Пятраса в клетке, ведя в ней жизнь смиренного монаха, проводящего время в посте и молитве, Крюк усыпил бдительность Пятраса и был отпущен на волю, где с большим энтузиазмом принялся за старое воровское ремесло. Налетчик-металлист обложил своей данью многочисленных посетителей зверинца. Все яркое, металическое — деньги, кольца, мобильники, дорогие машины, все, что блестело и привлекало его внимание, отбиралось у зазевавшихся растяп.
 
Изумительно имитирующий голоса зверей и людей Крюк любил поболтать. Он важно, враскачку, как маленький гномик подходил к посетителю и вступал в беседу. В случае если его игнорировали, пощады не жди. Обиженный ворон налетал на не удостоившего его вниманием и долбил клювом в голову или отнимал понравившуюся вещь. Отняв имущество, он еще и издевался над потерпевшим, высоко летая в воздухе и сверкая, дразня добычей.
 
Иногда украденную вещь можно было вернуть. Пятрас, изучивший повадки бандита, всегда носил с собой кусочек фольги. Посверкаешь чуток ей на солнце, Крюк прилетит, положит отнятое на землю и возьмет себе фольгу.
 
Он также стал большим гурманом. Унюхав, например, что где-то в соседних поселках хозяйка готовит обед с мясом или просто варит сосиски, улучив момент, воровал из кастрюли и потом на каком-нибудь укромном пеньке садился остудить лакомство — устраивал себе пир.
 
Награбленное имущество он складывал на чердаке у Пятраса, тем самым, наверное, все-таки признавая его старшинство.
 
Будучи объективным, надо сказать, что одно доброе дело Крюк все же совершил. Он любил дразниться — и однажды приманил своими издевательствами скрывающуюся в лесу одичавшую собаку, которая разоряла хозяйства крестьян, воруя у них живность. Выманенная Крюком собака прибежала прямо под дула охотников и было застрелена.
 
Может, и прижился бы ворон в зверинце, но начал устраивать новую шутку: вырывать изо рта горящие сигареты и тоже складывать их на пятрасовом чердаке. Во избежание пожара пришлось подарить птицу одному орнитологу из Вильнюса, от которого впоследствии ворон удрал на волю.

 
Следующим вором, поселившимся в зверинце, был хлебный вор — лось.
 
Этот вор, прежде чем попасть в клетку, тоже прославился в других местах своими подвигами. Найденный маленьким в лесу, он был вскормлен прежним его хозяином вместе с коровами и людей не боялся.
 
Отведав хлеба однажды, он стал настоящим хлебным наркоманом. Лось работал как заправский бандит: поначалу просто подстерегал на лесных тропинках людей и, нападая на них, вырывал из рук сумки с хлебом. Потом сообразил, что хлебным местом является местный магазин, и начал терроризировать продавцов и покупателей.
 
Притворившись цивилизованным клиентом, он вместе со всеми ждал открытия торговой точки в 8 утра. Чинно входил и стоял вместе со всеми в очереди (прав на внеочередное обслуживание он не имел). Когда подходила его очередь, он протягивал свою морду за прилавок, и пока не получал ежедневную мзду в количестве одной буханки, торгового зала не покидал.
 
Буханка была его разовой нормой. Он не довольствовался кусочком хлеба и не уходил из магазина. Днем он свирепствовал на остановке автобуса, подходя туда точно по расписанию.
 
Утомленный жалобами хозяин отвез его подальше в лес и там выпустил. Лось рядом с тем лесом нашел другой магазин, где продолжил свой хлебный разбой. Если его не пускали в магазин, он начинал буянить и всячески угрожать, как заправский рэкетир. Совсем обнаглев, он начал врываться в частные дома, почуяв там хлебный запах.
 
Такого вот бандита и приютил на время Пятрас. Почему на время? Да потому что вольный флибустьер не смирился с неволей — и влегкую несколько раз, перепрыгивая ограждение вольера, уходил в хлебные набеги.
 
В общем, Пятрас не справился с его перевоспитанием — и отдал одному владельцу трехметрового вольера.
 
А зверинец все разрастался и пополнялся обитателями. И медведем из русского цирка со своей печальной любовной историей (язык ему почти целиком откусила каунасская медведица, с которой его свели для спаривания. Наверное, отомстила так за советскую оккупацию). И совами из Чехии, и куницами, и лисами.
 
Но ждали Пятраса новые приключения и новые знания, о которых он и не догадывался...