ИМХОклуб продолжает публиковать записки бесстрашной рижанки, уроженки Донецка, лично привозящей свою личную гуманитарную помощь — лекарства — защитникам ДНР. На войну.

Для тех, кто не читал предыдущие записи:

Как я ездила в Донбасс
Ночные разговоры о войне

Старенький анекдот... Не-а, не хочу я в Париж. Я опять хочу домой, в Донецк. Значит, села и поехала. Женщине вредно сдерживать свои порывы, да!

Вторая поездка была куда как спокойнее, увереннее, продуманнее.

Маршрут-то уже понятен, есть список необходимых надобностей, что сильно упрощает задачу.

Ах, да. Для всех читателей. Да, у меня совершенно «односторонний» рассказ. А как иначе-то? Круг общения совершенно конкретен, симпатии определены. Отдельно для тех, кто потом напишет, что, мол, это журналистская заказуха — спасибо! Это просто обалденный комплимент для технаря.

Еще. Огромное спасибо всем рижанам, кто помог мне загрузить машинку полезностями. Поименно вас перечислять не стану, но знайте, что благодарность и моя и тех, кто благодаря вашей щедрости получил необходимые лекарства — безгранична.


День первый

Москва. Ой, поворачиваться надо быстро-быстро! Сначала снять денежку, что собрали мне мои российские друзья. Спасибо! Хох, Триш, GМatvey!

GМatvey, та сумка с девчачьими нарядами пришлась более чем кстати. Ее получила мама трех дочерей, харьковчанка, жена бойца ДНР, бежавшая с девочками из Харькова от СБУ в чем были. Сейчас они живут в университетском общежитии, где разместили тех, кто по разным причинам остались бездомными.

Первый адрес — офис одноклассницы Ирины, забрать две коробки с собранными медикаментами. Потом ко второй Ирине — однокласснице, забрать сумку для мамы и коробку для меня. Ну и, наконец, визит в аптеку, где меня ждала незнакомая знакомая, с которой мы не встретились когда-то в международном творческом лагере «Селява».

Операция «грузите апельсины бочках» прошла успешно, куплены анестетики, ноотропы, антибиотики, витамины... В общем, что было в списке — все купили. О ноотропах. Таких препаратов нужно много, ибо воюют мужики с контузиями каждый второй, потому что каждый первый контужен дважды.

На прощание GМatvey залил мне полный бак на счастливую дорогу — и вперед! На Ростов! Но не сразу, а через Белгород. Там еще одна одноклассница — Галка — тоже приготовила коробку для меня и подарочки для дончанок.

О Галке — отдельно. Перенесшая тяжелейший инсульт и, стиснув зубы, вопреки прогнозам врачей восстановившаяся, неисправимая оптимистка Галка передавала мне коробку со словами: «Я немножко смогла, но это настолько от души, что обязательно кого-то спасет, я знаю!»

Вот так. С миру по коробочке — и набралось.


День второй

Договорились, что из Ростова звоню в Донецк, чтобы меня встретили. Звоню... звоню... То не отвечают, то не соединяется. Паника! Дозвонилась через длинную цепочку, определились со временем встречи. Уф-ф-ф...

На Успенку приехала в 23.20. Очереди не было, встретил Офицер, засвидетельствовав таможенникам, что все мои коробки, сумки и чемоданы — это медикаменты в их отряд. Таможня досмотрела, ничего запрещенного к провозу не было.

И вот мы в ДНР.

— Офицер, садись за руль, бо мне уже тошно.

Офицер, как истинный офицер, не отказал даме.

— Ой. А это мы куда приехали?

— А это Харцызск, мой дом, чего тебе по ночам людей дергать? Отдохнешь у нас, познакомишься с моими, а завтра приглашаю тебя в Иловайск. Завтра годовщина. Соберутся все наши, кто тогда участвовал в боях.

Маленький домик, очаровательная жена Наташа, два сына, гостеприимная бабушка, обалденно вкусные помидоры, напитанные донецким солнышком... В общем, я у своих. Я — дома.


День третий

— О, малой разбудил? Я ему говорила, чтоб потише, да разве удержишь.

Все равно уже пора. Через полчаса придет автобус, поедете на Иловайск. А муж в 6 утра поехал на позиции, там ночью двое ребят погибли и раненые есть. Надо документы оформлять, хоронить... Один харьковский, его хоронить отряд будет, второй местный, надо семье помочь... Давай скоренько покушаешь, и пора собираться.

Над заказным автобусом развеваются два флага — знамя ВДВ и стяг отряда «Гром». В автобусе — те, кто год назад брал Иловайск. Несколько уже знакомых по прошлому приезду ребят.

— Ну, вперед! На Иловайск!

Первая остановка. Могила товарища, погибшего 18.08.2014.





Минута молчания. Салют.

— Ребята, вас можно фотографировать?

— Можно. И даже нужно. Расскажи о нас!

Вот он, отряд «Гром». К сожалению, сейчас с нами далеко не все, многие сейчас на боевом дежурстве, у Бони сложности со старыми ранениями, но — кто уж смог. Появился грузовичок с надписью «Спарта» — подтягиваются моторовцы.





— Длинный, а ты чего не по форме?

— Да я ж из дома, ну его, жарко!

— Охламон!

— Ого, еще советские награды! За что?

— Давнее дело. За Афганистан.

— Можно вас сфотографировать?

— А давай! Вот, с напарником сфоткай, смотри какой орел! Геройский парень и вообще красавец!






Едем дальше. Вот он, Иловайск. На въезде — памятный камень, чуть поодаль — братская могила. Там лежат четверо ребят.









Потом мы гуляли по городу, останавливаясь в памятных местах. Ребята вспоминали, я слушала, стараясь не забыть.

— О! Это ж моя школа, «тринашка»! Был я балбес и троешник...

— Длинный, ты и сейчас балбес.

— Какой есть. Как поставят пару — говорил: «Чтоб эту школу разбомбило!» О-о-ой, а как начали бомбить, оказалось, что я за свою школу загрызу! Как за мать. Как за Раису Михайловну, классную мою, что из меня человека сделала.

— Длинный, она слегонца недоработала!

— Ща в ухо получишь!


Идем по Иловайску.

— Помнишь, как этот перекресток простреливался, что не перейти было?

Бугор:

— От мля, как тут все далеко-о-о, идешь-идешь, я уже устал!

— А в прошлом году не ходил, а бегал, да с ручным пулеметом.

— А я рядом с двумя цинками... (Теща, женщина отнюдь не спортивного вида.)

— О, мы ж как раз с тобой отсюда и до школы бежали под обстрелом. Давай, рванули?

— Попробуем.

Они и рванули. На половине пути остановились ржать.

— Смотри, сейчас тут комендатура, а тогда мы здесь держались, отсюда бой вели. Нас пропускают на территорию иловайской комендатуры. На входе тщательно пересчитывают все, что есть с собой — табельное оружие.

На выходе пересчитали еще раз.

Ребята разбрелись, каждый по своим памятным уголкам.

У крыльца странного вида то ли небольшой грязный бассейн, то ли яма с водой, то ли... В общем, учитывая общую чистоту и ухоженность, весьма загадочный объект.

— Это что?

— Это для нашего любимца!

Любимец — поросенок — тут же появился, требовательно ожидая любви, ласки, чесания за ушком. Что немедленно и получил.





— А потом что? Неужели слопаете?

— Посмотрим... посмотрим...


Обязательное фото в памятном месте — у ворот комендатуры.





Иловайск сегодня — это глубокий, спокойный тыл. Люди живут обычной жизнью. Работают, отдыхают, родители готовятся к Первому сентября, дети догуливают последние деньки каникул.





Разрушений много. Многое восстановили, многое ждет своего часа.





Что-то восстановлению не подлежит, а снести пока рука не поднимается, слишком многое свежо в памяти...





Иловайский комендант посетовал: к нему намедни пришли жители улицы, где вообще ни одного целого дома, попросили помощи. Мол, обращались к мэру, а тот ответил: «Пусть вам восстанавливает тот, кто разрушил. Обращайтесь к Порошенко».

По сути — верно. По человечески — не по-человечески. Так что с понедельника у личсостава комендатуры откроется широчайший фронт работ.


— Бригадный дом! — вздыхает Мышка.

32 года.

До войны — конноспортивная школа. Тренер.






Дом на Гвардейке.

Дома нет.

Школы нет.

О лошадках спрашивать побоялась.






— Вот он, бригадный дом!

То есть дом, где располагаются железнодорожные бригады, заступившие на недельную смену.

— Нашего Лося контуженного укры в плен взяли. Мы тогда еще не понимали, что такое укры. Он думал, как лучше. В бригадном доме никого, только раненые и шесть медичек. А укры решили, что вот она, легкая добыча.

— Мы выдержали три часа гранатно-стрелкового боя. Шесть девок и раненые, кто мог оружие держать. Вот так из меня не получилось сестры милосердия, оказалось, с РПГ мне как-то проще.

— Я мечтаю, что у меня опять будет конноспортивная школа. Лошадки — спорт для обеспеченных людей. Если у меня будет школа, значит, в Донецке будет хорошо!


Мы шли по Иловайску, останавливаясь у памятных для бойцов мест.

— Помнишь, как по нам здесь лупили, что головы не поднять было?

— А на следующий день чуть поутихло, местные нам принесли ведро компота, корзину слив и пирожки.

— А ты на них матом орал, чтоб не высовывались из подвалов.

— Мужики, когда все закончится, надо будет скинуться, здесь памятник поставить, — офицер закрепляет на столбе букетик алых гвоздик. — Здесь наш командир погиб.






— Можно зайти в школу? Мы аккуратно!

— Я просто сторож. Уже позвонил завхозу, он сейчас будет.

— Завхоз-то прежний?

— Да куда я денусь! Прежний я, прежний! Привет, мужики. Вот тебя я помню, и тебя. Проходите, конечно.

Школа отремонтирована, свежевыкрашена, в стеклопакетах, с новенькими многофункциональными партами-столами и старыми, посеченными осколками и пулями, шкафами. Парты из гуманитарного российского конвоя. Шкафы подремонтированы, конечно...

Актовый зал.

— Помнишь, мы здесь чай пили, у меня как раз день рождения был, ну и я решил, что лучше всего выставиться конфетами.

— Ага. Тут меня как раз и контузило. В аккурат сюда в окно термобара и залетела. Ох, хорошо, что в дверях был. Повезло...

— А во-о-он там укровский снайпер сидел, пока его не выкурили, тяжко было.

— Но мы его красиво сняли...

— Ой, кто там снял! Когда мы его сняли, ты уже в отключке был и помнить не можешь. Вот сняли — и получилось тебя вытащить.

— Ка-а-акие люди! Всем привет!

— Тебя кто отпустил? Сбёг? Завтра тебе начмед выдаст, мало не покажется.

— Спокойно, завтра День шахтера, она забудет. Сними нас на фоне вот этого самого угла! Знаменитый угол!

Сняла.





— И флаг наш! Мы — «Гром». Мы, блин, есть. Мы — живы!





Подошли две местные женщины.

— Ребята, а вы не знаете, что с тем хлопчиком, рыжеватый такой, молоденький... Мы его тут подобрали, сами перевязали как могли, сильно больно ему было... Забрали его только под утро. Выжил?

— Позывной не помните? Или хотя бы имя?

— Нет... жаль...

— Погодите. Мыша! У тебя же всегда все есть. Покажи вот женщинам фотки, может, узнают?

Начинают листать архив Мышкиного телефона.

— Да вот этот вроде похож.

— А-а-а, этот — что ему сделается! Отлежался! Его тогда получилось быстро увезти и прооперировать. Бегает, все в порядке. Сейчас на дежурстве.

— Вот так. Год прошел. Всего год. А мы прям, блин, ветераны с воспоминаниями!

— А то! Мужики, у кого стрелковские удостоверения, Игорем Иванычем подписанные? Ну-ка, вверх — и троекратное «ура!».





— Я не успел!

— Сфоткай нас вот с дедом вдвоем.

— Какой я тебе дед? Я сибиряк, мужик еще крепкий хоть куда!

— А я что, я и говорю — крепкий дед. Классный боец! Молодым фору даст!





— Давай, сфоткай, только чтоб в России обязательно увидели. Хочу чтоб сибирская родня увидела и мной гордилась.

— Увидят! Обещаю!

Позже, к вечеру, приехали ребята из «Сомали», но мне пора было ехать наконец разгружаться. То есть сначала в Харцызск, там во дворе у Офицера осталась моя машинка, а потом на базу в Донецк.

У Офицера думала быстренько пересесть в свою машину — и фьють, в Донецк. Не тут-то было. Наташа на пару с бабушкой:

— А кушать? Давай, покушайте, так не отпущу.



И вот она, уже знакомая база отряда «Гром».

Начмед Лена вот-вот приедет, потому, чтоб не терять время, начала разгружаться без нее.

Вошла Лена, уселась на стул и молчит.

— Лен, что-то не так? Я не то привезла?

— Ой. Все то! Я просто глазам не могу поверить — неужели это все нам!

— Лен, ты давай, функционируй.

— Сейчас. Погоди. Давай я тебя покормлю сначала.

К слову сказать, под конец я уже ржала: «Ребята, вы так меня кормите, будто перед отъездом решили зарезать».

Позвонила одноклассница Витка.

— Ты где? Ты же должна была еще ночью приехать! Муж на меня орет: «Что ты сидишь, давай звони, выясняй, где она, что случилось!»

Ой, балда я, балда. За всеми впечатлениями не позвонила, не доложилась о прибытии.

Извинялась, каялась, снова извинялась и каялась.

С Леной договорились, что приду завтра.


День четвертый

С утра — на базу.

Сначала разбирались в привезенном, еще всяко разно.

Потом отмечали День шахтера.

Собрались все, кто свободен, многие с женами и детишками.

Посидели немножко под тортик с Артемовским шампанским, поговорили... Затем ребята отправились выгуливать детей в парк Щербакова, а я решила поехать на кладбище, навестить. Кто его знает, когда в следующий раз сложится...

Со мной вызвался Вадим, Бугор.





— Мои тоже там лежат...

Бугор — шахтер с 20-летним подземным стажем.

— Я воюю за себя. За свой дом. Я долго не понимал, почему не поднялись Харьков, Одесса. Потом понял.

Вот я за время работы на Засядько похоронил друзей в разы больше, чем за войну. Нет, нельзя сказать, что мы, донецкие, меньше ценим жизнь. Больше! Но иначе. Когда утром завтракаешь и просто идешь на работу, по дороге строишь планы, чем будешь заниматься в выходные, — и понимаешь, что Госпожа Шахта в момент может твои планы изменить,- но все равно планируешь... Образуется иное отношение к жизни, к смерти, к боли, к удаче, к счастью, к любви... Все как-то ярче, что ли...

С кладбища мы заехали к Бугру домой, там недалеко — кофе попить.

Жена консервирует — а как же без этого. В доме влажная жара. Потому пошли в беседку.


А там... Там сидит Королева!

Бабушка. 94 года.





— Ты чего рано? Мы тебя через три часа ждали.

— Да вот, мы с нашей гостьей были тут, рядом...

— Раз с гостьей, нужно угостить.

Королева величественно поднялась и проследовала в дом. Через несколько минут вернулась с кофе и блинчиками.

— Видишь, какое безобразие у нас тут? Воевать нас вздумали. Только не получится у них. В ту войну не получилось, а теперь и подавно не получится. Дом вот достроить толком не дали, ироды.

— Бабуль, мы на минутку. Давай, Оксана с нами поедет?

— Куда это она поедет? А стол кто накрывать будет? Праздник сегодня. К приходу мужика с работы стол должен быть накрыт! Я не могу одна, от детей твоих толку мало.

— Почему мало? Они все сделают!

— Что они там сделают... Не так все сделают!

В конце концов Королева смилостивилась и разрешила Бугру взять с собой жену.

Вечером и мы с Виткой добрались наконец до парка Щербакова.


Народ гуляет...





Если бы не парни в форме, то вроде бы и нет войны. Лавки с сувенирами, мороженым, сладкой ватой, фонтаны, аттракционы.





Концерт Джанго.

Я впервые услышала его вживую. Ой, хорош!





Люди танцевали, подпевали, девчонка на шее у парня размахивала в такт песне флагом ДНР.





Праздник явно удался.


День пятый

Понедельник. В театре совершенно точно выходной, эх... обидно. Но все равно попробую, а вдруг?

Я в Оперном театре выросла.

Ну, знаете, когда детей некуда деть, их мамы берут с собой на работу.

У служебного входа висит огромная стрелка с надписью «Убежище»...

— Здравствуйте. Я пойму, если нельзя. Но мне очень-очень хочется побродить по театру.

— Ну, если знаете театр, то почему ж нельзя.

Вот лестница вниз, в подвал. Там был гардероб для сотрудников, сейчас — убежище. Дальше бутафорский цех. С улыбкой вспоминаю дядю Сашу, который строго и серьезно выдавал нам баночки с краской, кисточки и доверял ответственнейшую миссию — подкрашивать царапины на «мраморных» колоннах, чтоб мы хоть на часик угомонились и не ставили театр на уши.

Вот вход в оркестр...

Шаги? Неужели кто-то есть?

— Здравствуйте, я не разбойник.

— Ой, как на нашу Олечку Николаевну похожа! — инспектор оркестра пришла в выходной поработать с бумажками. — Ты уже уехала, а я у Олечки Николавны в группе студенткой на последних курсах консы работала.

— Расскажи, как вы выжили?

— Да как... Работали бесплатно. Пенсионеры наши оркестровые вернулись, так что орккестр у нас звучит. Очень даже звучит! — Ирина не скрывает гордости.

Оперная труппа удержалась в основном.

С балетом похуже. Они ж молодые все! Им нужно всего, много и сразу, много танцоров уехало, балетная труппа у нас сейчас не такая блистательная, как была раньше. Но все равно вот сейчас в Испании были на «ура».

А чего ты вчера не пришла? Вчера у нас праздничный концерт был — Кобзон привез солистов Большого театра, великолепный концерт получился! Ничего. Выжили. Теперь точно будем жить!

Вот, премьера у нас скоро — «Бал-маскарад», — Ирина показывает расписание спектаклей. — Балеты одноактные в основном, а опера — в полном объеме. Обязательно в воскресенье — детские спектакли. И, конечно, новогодний «Щелкунчик».

— Господи, как?

— А вот так.

В Донецке.

Театр.

Должен.

Быть.

Точка.


Потом я гуляла с друзьями юности по саду кованых фигур, фотографировалась среди этой невероятной красоты, лучше всего вышла фотка «я с железной кикиморой», просто родные сестры!

Но я вам ее не покажу.

Зашли попить кофе в «Львовскую кофейню».

Официантки размовляють тількі на українській мові, российские рубли к оплате не принимают, но есть специальный мальчик с сейфовым сундучком, который к вам подойдет и при необходимости рубли на гривны поменяет по официальному донецкому курсу.

Спасибо, Мария Степановна Бростюк, учительница моя украинского языка! Оказывается, я до сих пор могу свободно говорить по-украински!


...Ну вот и все. Пора домой.

Донецк мой любимый, я обязательно вернусь!