За последние дни меня уже несколько раз посетила мысль о том, как люди используют язык —  и в нашей стране, и во всем мире. Это было видно в контексте как внутренней, так и внешней политики, и не всегда язык используется надлежащим образом.

В качестве примера можем рассмотреть нескончаемую пропаганду России по отношению к Украине. Мысль о том, что нынешнее правительство Украины образовали «нацисты» и «фашисты», подконтрольные Кремлю СМИ превратили в парадигму. Вот что об этом понятии написано в  словаре: «Общими характерными особенностями фашистских движений является уважительное отношение к стране, поклонение перед сильным вождем, а также акцент на ультранационализме и милитаризме». На Украине сильного вождя нет, и нынешнее правительство явно избегает милитаризма.

А в самой России царь Владимир в большой степени является такой же культовой фигурой, каким люди (по-настоящему или с долей иронии) поклонялись в советское время; кроме того, если вообще в мире есть какое-нибудь воинственно настроенное государство, так это Россия. Что касается национализма, то нигде не говорится о том, что украинцы, в отличие от русских, рассуждали  бы об образовании «украинского мира». Значит, если отталкиваться от классической дефиниции, именно Россия, а не Украина, является фашистской страной.

На самом же деле само слово «фашизм» в России уже потеряло всякое возможное значение. Кому-то не нравится то, что делает царь Владимир? Фашист. Какая-то страна не желает склониться перед ним? Ею управляют фашисты. И всё.

Если, в свою очередь, мы посмотрим на реакцию внешнего мира на события в Крыму и на Украине, то и тут найдем вопросы языка. В нашей с вами стране реакция была довольно-таки мягкой. Например, недавно на телевидении выступал президент страны Андрис Берзиньш — и без малейшей запинки сказал, что приглашение посетить Латвию, давеча высказанное царю Владимиру, до сих пор остается в силе.

«Жизнь покажет, это все является процессом», — так сказал президент нашей страны. Эту мысль он высказал в тот момент, когда весь западный мир отчаянно ищет способ остудить очевидное империалистическое властолюбие Кремля, среди прочего запретив целому ряду московских грандов посетить определенные страны, а также заморозив их активы.

А вот у нас все в порядке. Если царь Владимир захочет приехать в гости, наш президент его гостеприимно встретит.

Кстати, в этом контексте надо было бы посмотреть, будет ли отказано в визах тем творческим личностям России, которые громко аплодировали в ответ на аннексию Крыма. Речь о мероприятии «Новой волны» и таких людях, как Валерия и Иосиф Кобзон. В знак солидарности с Крымом им (как и другим) определенно  стоило бы сказать: «В этом году не получится, лапочки. Успокойтесь, а потом и о музыке поговорим». Но будет ли так?

Для сравнения можем посмотреть на президента США Барака Обаму, который в последнее время весьма демонстративно высказывал мысли, очевидно, предназначенные для того, чтобы подразнить самолюбие царя Владимира. Президент США в Европе сообщил, что Россия является «региональной силой», которая оккупировала Крым не потому, что она сильная, а потому, что слабая. Также в одном из своих обращений Обама рассматривал вопрос о соседских отношениях. Он весьма метко подметил: да, и у Соединенных Штатов Америки есть соседи, да, и США имеют на них некоторое влияние, «но в целом нам не приходится нападать на них, чтобы обеспечить прочные отношения с ними».

Президент Америки пустых слов не говорит. Обама прекрасно понимает, что Владимир Путин желает себя позиционировать главным образом в качестве спасителя нации, к тому же очевидно, что это спаситель-мачо, который при первой возможности снимет рубашку, чтобы продемонстрировать мышцы. Определенно ему неприятно слышать, что на самом деле его страна является лишь региональной силой. Другой вопрос в том, захочет ли царь из-за этого отступиться от начатого курса, но все равно — спасибо президенту США.

Вернемся в Латвию. В Сейме работает такая Ирина Цветкова (не нужно три раза гадать, чтобы понять, какую силу она представляет), и — о, Боже, где только эта дама не усматривает «фашистов» и «нацистов». В прошлом году в Вашингтоне она сообщила, что в латвийской демократии появились «неонацистские трещины». Тут она поет ту же песню, что и, надеюсь, скоро уже бывшая депутат Европарламента Жданок, которая этот термин использует так же свободно и неограниченно, как и Цветкова (и кремлевские пропагандисты — об этом стоит подумать в следующий раз, когда латыши пойдут к урнам, чтобы выбрать европарламентариев, а потом и депутатов Сейма). Также и в Сейме начинают утомлять попытки силы, представителем которой является Цветкова, настаивать на том, что в Латвии не было никакой оккупации, несмотря на то, что это уже стало понятным во всем мире.  

И тут возникает языковой вопрос — слово «оккупация» является элементом языка, и часть наших «умных голов» никак не могут его проглотить.

Еще одно слово в нашей стране приобрело новое значение. Это «тривиализация». Сейм во втором чтении поддержал закон, в котором предусматривается уголовное наказание за «тривиализацию геноцида». В словаре сказано, что «тривиализация — это попытки сделать что-то несущественным». Но, как уже много говорилось в этом контексте, во-первых, было бы очень сложно определить количественную степень «тривиализации», и во вторых, тут речь все же о свободе слова.

По существу получается, что все, кто 9 мая собираются возле памятника в Задвинье, чтобы восторгаться «победой» России во Второй мировой войне, «тривиализируют» все, что случилось потом. Что — всех в тюрьму? Вряд ли.

Ну и наконец — о языке в контексте владения языками. Недавно Комитет по правам человека при Организации Объединенных Наций сообщил, что латвийский Закон о языке является дискриминирующим, потому что ограничивает возможности «русскоговорящих и других нацменьшинств» найти работу. В «Latvijas Avīze» опубликован материал на эту тему под заголовком «ООН под влиянием кривых представлений», но газета, процитировав LETA, не посчитала нужным упомянуть, что же скрывается за этими «кривыми представлениями».

Я помогу. Очевидно, никто из этой комиссии не заметил, что вот это уж точно палка о двух концах. Сейчас уже выросло поколение людей, не живших при Советском Союзе, поэтому не говорящих по-русски. Именно у них возникают проблемы в стране, в которой в объявлениях по трудоустройству почти автоматически указывается, что нужны знания русского языка. Конечно, во многих случаях это требование является объективным.

Я со своим незнанием русского языка не смог бы работать в магазинах в Риге, не мог бы пойти вагоновожатым и, очевидно, не смог бы работать в газете «Diena» — там тоже нужно знание русского языка. Подумал ли кто-нибудь в Комитете по правам человека ООН обо мне и других людях, у которых сложилась похожая ситуация?

Разумеется, нет.

Но в этом нет ничего удивительного. На данный момент в Комитете по правам человека ООН работает, например, Конго — страна, которую уже давно разрывает гражданская война. В прошлом году там была Уганда — страна, которая в этом году выделилась грубыми нарушениями прав человека. Еще годом раньше в комитете работали люди из таких корифеев прав человека, как Китай. Да и Российская Федерация тоже там была.

Это тоже о чем-то да говорит.