---

До наших дней дошло не так много свидетельств, которые бы характеризовали экономическое положение Митавы и Курляндии сразу после Отечественной войны 1812 года.
 

---

Одно из них — письма Ульриха фон Шлиппенбаха, которые он писал по дороге из родного Пильтена в Санкт-Петербург и которые в 1818 году были изданы в Гамбурге отдельной книгой на немецком языке под названием «Воспоминанiя о путешествiи въ Санктпетербургъ».

Но еще раньше, в 1816 году, эти письма на русском языке были опубликованы в XXIV номере исторического, политического и литературного журнала «Сынъ отечества».


Цель путешествия Шлиппенбаха в Санкт-Петербург была «самая лестная». «Мне поручено, именем Курляндского Пильтенского дворянства, принести Его Величеству Всемилостивейшему нашему Государю Императору всеподданнейшее поздравление с одержанными над врагом знаменитыми победами и благодарение за восстановленный мир», — писал он своему знакомому в Германии.

Далее в одном из своих писем он писал:
 

«Июля 1-го (1814 года) вечером выехал я с женою и детьми из деревни своей и на другое утро прибыл в Митаву. Тебе известна Курляндия. Она много пострадала от войны 1812 года. Дворяне лишились многого: доходы их весьма уменьшились, расходы увеличились; десятая часть помещиков пришла в бедность, прочие пользуются третью прежнего имущества. О торговле нельзя было и помышлять, а ныне она как бы проснулась от глубокого сна и не знает, в которую сторону обратиться... Но перестанем жаловаться на тяжкое время. Безрассудно было бы ныне не ожидать лучшего. Заря его занимается, вскоре воссияет светлое утро.

Едучи в Митаву, вспомнил я, какой вид представляла дорога сия за полтора года пред сим, когда была покрыта бегущим неприятелем, который был так быстро преследован русскими под командою г. маркиза Паулуччи, что не имел времени для грабежа. Все помещики присылали подводы для провоза пехоты. Лучшие дворянские лошади, которых дотоле скрывали в лесах, везли артиллерию. Это было торжественное шествие, в котором все участвовали чувством, словом и делом. Неприятеля настигли и разбили в то время, когда он думал, что преследователи находятся ещё далеко от него. Неприятельские комиссары, интенданты, коменданты и пр. тщетно старались сохранить благосостояние континентальной системы. Вся дорога от Либавы (Лиепая) до Мемеля (Клайпеда) была усеяна кофеем; сахар, выбитый из бочек, таял на снегу.

Арьергард, состоявший из голландцев, которые, смотря на эти произведения, вспоминали о потере своих колоний, не хотел защищаться, а французский начальник их ускакал вперёд, увидев в стороне верхами несколько баб, которые показались ему казаками».
 

В письме от 2 июля (1814 года) Шлиппенбах ещё раз упоминает Митаву:
 

«Я выехал вчера из Митавы. Утро было ясное и приятное. Древний замок гляделся в спокойных струях реки Аа и в сем зеркале принимал вид прежнего своего великолепия, обветшалые части его в сей картине не так были приметны, как на самом деле. То же бывает и со многими другими предметами в жизни, которые лишились для нас всего блеску, всей красоты своей, и привлекательны только в отражении их посредством искусства, которое скрывает при том опавшие или обветшалые места. Вдоль по берегу стояли барки, покрытые работниками. С поля неслись отголоски песен курляндских пастушек. Укрепления мостового прикрытия на берегах Аа, построенные крестьянами по принуждению неприятеля, служили к повторению сих отголосков. Укрепления сии отчасти уже разрушились, местами проглядывает на них и травка».
 

 


Наплавной мост через реку Аа (Лиелупе) и вид на корчму Шнекен.
 

---

 
 
В этом же письме Шлиппенбах описывает то, что в период французской оккупации происходило в Ценндорфе (Цена):
 

«В прекрасной деревне Ценндорф, что в 8 верстах от Митавы, принадлежащей графу Рачинскому, неприятель сжёг все дома; некоторые из них вновь построны, но в других местах, посреди зеленеющих деревьев и кустов, возвышаются голые трубы — памятники грозной войны... На берегу речки Эккау (Йецава) целы ещё шанцы, построенные неприятелем. Корчма, в которой ныне шумят весёлые крестьяне, бала тогда главною квартирою коменданта. На крепостных работах при Эккау погибло множество крестьян, пригнанных с разных концов губернии. Неприятели принуждали их работать дольше, нежели сначала было объявлено; они истратили все взятые ими с собою съестные припасы и должны были терпеть голод. Многие из них бежали, неприятели поймали некоторых из них и расстреляли. Возвратившиеся домой также по большей части померли от изнурения сил долговременной тяжкой работой, голодом, тоской и побоями...»

«До деревни Олай (Олайне), — пишет далее Шлиппенбах, — видны следы войны, слышны повествования о её ужасах. Неприятель не смел ближе подвинуться к крепости (к Риге). 3 ноября он покусился атаковать наши войска, его заманили к закрытой батарее, нанесли ему великий вред и принудили поспешно отступить. В сей день пушечные выстрелы были слышны в Риге, виден был и дым. Многие жители решились выйти на валы и защищать крепость. Маркиз Паулуччи имел под своею командою от Риги до Динамюнда не более 13 000 годных к службе солдат, а неприятелей было до 35 000, и они не смели подступить к крепости ближе двух миль. Это всякому покажется непонятным, но должно знать, с каким искусством умели обманывать неприятеля, который думал, что к Риге беспрерывно подходят свежие войска... Я видел тогда Ригу. Какое время! Укрепления Рижского форшштата (предместия) или, лучше сказать, мостовое прикрытие при Двине не были ещё закончены... На главе Соборной церкви висели на верёвках большие чёрные подвижные шары, которые служили вместо телеграфов для сообщения с английскими военными судами, стоявшими на рейде. Шары сии издали казались большими пушечными ядрами... Во время сильной зимы 1812 года года Двина покрылась крепким льдом... Маркиз Паулуччи приказал построить на реке батареи из огромных льдин..., вокруг которых канонерские лодки ломали лед и образовывали чистую воду...»
 

  


Митава, Дворцовая улица (сегодня — Академияс).
 

---

Помимо Шлиппенбаха о Митаве сразу после Отечественной войны 1812 года писал правнук митавского купца Ивана Андреевича Шалина Николай Иванович Шалин.

Шалины происходили из старинного купеческого рода, из Ярославской губернии. Оттуда они прибыли в Прибалтийский край и стали торговать в Риге и Митаве. Случилось это в конце 18-го или в начале 19-го века.

Иван Андреевич Шалин был очень богат. Он имел в Риге и Митаве, а также в Петербурге торговлю и недвижимость, имел звание Рижского купца и Митавского гостя.

Французская оккупация Митавы нанесла тяжёлый удар по благосостоянию купца Шалина. Как вспоминал Н.И.Шалин, имущество И.А.Шалина в Митаве подверглось в буквальном смысле «потоку и разграблению». Лавки с товаром, сданные на хранение городу, были опустошены, и судя по отдельным выпискам из решений тогдашних судебных учреждений, И.А.Шалину пришлось судиться с городом.

Убытки его были колоссальны, процесс стоил дорого и завершился через много лет вничью. По распоряжению царя был «выдан», т.е. наложен мораторий (на четыре поколения), поэтому взыскать с ответчика ничего не довелось.

Из богачей Шалины обратились в бедняков, и особенно тяжело пришлось поколению внуков Ивана Андреевича Шалина — отцу Николая Ивановича и его современникам.

Умер Иван Андреевич приблизительно в 1835 году и был похоронен на собственном, пожертвованном им старообрядческому обществу (предки были старообрядцами), кладбище. Еще в сороковые годы двадцатого столетия на его могиле стоял крепкий дубовый белый крест, доминирующий над всем кладбищем...