«Истории народов и наций строятся по тем же стандартам, что и монументы на столичных площадях: они должны быть большими, мощными, устремленными к небу и излучающими героическое сияние.Разделение мира на «мы» и «они» было самым естественным историографическим приемом. Создание коллективного «мы» являлось делом жизни «национальных» историков и археологов, лицензированных «агентов памяти», на протяжении более 100 лет».
Профессор Тель-Авивского университета Шломо Занд.


Более ста лет мыслители и исследователи ломают голову над вопросом о смысле понятия «нация», но до сих пор не выработано однозначное и общепринятое его определение.

Даже Сталин в свое время давал определение нации: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, общности территории, общности экономической жизни и общности психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры».

Это определение, безусловно, чересчур схематично. Тем не менее эта попытка характеризовать нацию в контексте объективного исторического процесса остается весьма интересной.

В 1983 году в Британии появились две выдающиеся книги, ставшие настоящими маяками в изучении национальной проблемы: «Воображаемые сообщества» Бенедикта Андерсона и «Нации и национализм» Эрнеста Геллнера. Отныне национализм рассматривался в основном через социокультурную призму: построение нации стало ярко выраженным культурным проектом.

Бенедикт Андерсон дает такое определение нации в своей книге: «Нация – это воображаемое политическое сообщество, и воображается оно, по определению, как что-то ограниченное, но в то же время суверенное».

Эрнест Геллнер утверждает в своей книге: «Национализм порождает нации, а вовсе не наоборот». (Геллнер Э., «Нации и национализм»).

Опираясь на вышеизложенное определение Бенедикта Андерсона, можно перефразировать определение национализма из новой философской энциклопедии: НАЦИОНАЛИЗМ — доктрина и политическая практика, основанные на представлении, что основу государственности, хозяйственных и культурных систем составляют воображаемые политические сообщества – нации.

Многие исследователи совсем не случайно стали рассматривать национализм как своего рода современную религию. Бенедикт Андерсон, например, считал его разновидностью веры, пытающейся преодолеть конечность человеческого существования новым оригинальным способом. Другие исследователи определили национализм как подвид религии, способный придать человеческой жизни смысл в бурную, разрушающую устои эпоху модернизации.

Придание смысла беспрерывно изменяющейся действительности было одной из главных функций новой секулярной веры. Некоторые исследователи объясняли национализм как современную религию, задача которой – укрепить культовыми лесами социальный порядок и классовую иерархию.

Несмотря на то, что между традиционными религиями и национализмом существуют глубокие различия, все же трудно спорить с тем, что национализм является идеологией, чрезвычайно схожей с традиционными религиями.

Достаточно приглядеться к характеру национальных образований, возникших после распада СССР, и к критериям (крайне сомнительным), определявшим принадлежность к ним, чтобы получить представление о том, насколько сильно связано этнорелигиозное самосознание со вспышками межобщинной ксенофобии. Этим «образованиям» потребовалась «религиозность», чтобы определить национальный «этнос», в действительности толком и не существовавший.

Для этого этноцентрический вариант национализма вынужден был создавать наукообразную мифологию, жестко разграничивающую «своих» и «чужих». Только при посредстве веры в мифы (не имеющие ни малейшего отношения к реальности) можно было фактически натравить одни этносы на другие. Это привело к резкому размежеванию исторически сложившихся людских сообществ и неприятию тех, кто подвергал сомнению веру в эти мифы.

Практика этноцентрического национализма показывает, что представители культурно-языковых меньшинств, даже получившие гражданство, по-прежнему не воспринимаются доминирующим общественным сознанием как представители нации. Потомкам эмигрантов во втором и даже в третьем поколении отказывают в праве на гражданство.

Следовательно, в рамках этноцентрического национализма демократия, то есть управление страной представителями народа, избранными на равноправной основе, всегда остается ущербной, поскольку не все граждане рассматриваются как легитимная часть национального целого.

И если бы ущербная демократия была способна обеспечивать достойный уровень жизни в государстве, то представители этнокультурных меньшинств вполне готовы были бы «закрывать глаза» на свою подобную нелегитимность.

В условиях же, когда этноцентрическая элита, управляющая страной, сильна исключительно в мифологии и ее пропаганде, но не способна к управлению в рамках стремительно меняющейся современной экономики, вполне логично возникает недовольство как «нелегитимной» части нации, так и частью «легитимного» этноса. При этом легитимный этнос, в силу своей веры в мифы и чувства солидарности с воображаемым сообществом, не способен на реальные действия по смене управленческого аппарата страны и устранению ущербности демократии этноцентрического национализма.

Для признания легитимности культурно-языковых меньшинств необходим серьезный переворот в сознании доминирующего этноса и отказ от насаждаемой мифологии, а на такой серьезный шаг способен далеко не каждый адепт секулярной веры.

С другой стороны, популистские течения в среде культурно-языковых меньшинств, направленные на политику соглашательства с доминирующим этносом (пусть и частичного), приводят лишь к усилению веры доминирующего этноса в свою мифологию. Что никоим образом положительно не отражается на фактическом состоянии в стране и не приводит к смене команды, управляющей страной, на действительно дееспособную.

Таким образом, на реальные перемены в стране, исповедующей этноцентрический национализм, способны повлиять только активные силы культурно-языковых меньшинств, способные войти в управление страной. И своими действиями указать на ущербность демократии этноцентрического национализма, постепенно разрушая насаждаемые мифы, последовательно вредящие и уничтожающие экономику государства.

Без отрицания старого невозможно рождение и созревание нового, а следовательно — невозможен процесс развития.

Законы диалектики пока еще никто не отменял.