Тиха украинская ночь... И темна. Света и днем хватает, и нечего лампочки по ночам жечь. Ночью надо спать. А если не спится, то выйди себе на двор, сядь, где поудобнее, прислонись к нагретой за день стене и глазей на рассыпанные по небу звезды.

Пиня любил ночь. Ночью ничто не отвлекало взгляда, а также слуха и обоняния, а потому и мысль текла плавно, без водоворотов. Ночью даже есть не хотелось. Может потому, что чувство голода уступало место чувству единения с тихой музыкой мироздания, застывшей в звездной россыпи. А может потому, что ночью не пахло соседскими котлетами, эдакими хорошо прожаренными, с лучком, с протертой картошечкой, в крупинках панировочных сухариков...

Вот и этой ночью Пиня думал не про котлеты. Он думал про сетевой маркетинг.

Про эту гениальную американскую придумку ему намедни рассказала соседка Галка, да так живо, да в таких красках, что Пиня тут же проникся придумкой – простой, как солдатская табуретка, и хитрой, как директор местечкового ломбарда.

Тут бы, не думая, сразу браться за дело, но Пиня решил американскую придумку чуток усовершенствовать, да так, чтобы стать «бриллиантом» сетевого маркетинга не отрывая задницы от завалинки, на которой он сейчас сидел. Слово «бриллиант» Галка сладострастно повторила столько раз, что оно запало Пине глубоко в душу и сверкало там, в потемках. Академий Пиня не кончал, школу окончить тоже не получилось, слово «маркетинг» было незнакомым, но он знал слово «сеть», вот над этим термином он и размышлял, сидя под звездным украинским небосводом.

Когда утро нежным цветом окрасило стену пининой хаты, решение было готово и как в бронзу отлито в четкую последовательность маркетингового плана. Пиня встал, подтянул штаны и понес отлитое в народ.

Первым из народа попался Яша, куда-то спозаранок спешивший, наверное, на базар, осторожно неся что-то в корзине, наверное, на продажу.

– Яша, стой!

Яша остановился, нетерпеливо переминаясь и старательно пряча корзину в собственную тень.

– Яша, у тебя там что? – спросил Пиня, и, не дав ответить, предложил: – Покупаю!

– То яйца. Тебе сколько?

– А сколько их там?

– Четыре десятка.

– Тогда все. Занесешь до хаты через час, ладно?

– А деньги?

– Там же.

Яша еще размышлял, что лучше – поверить Пине и через час получить деньги за все яйца или все же продолжать бежать на базар, откуда вполне можно вернуться, продав не все – а Пини уже и след простыл. Пиня уже летел к ломбарду, носящему пошлое, но хорошо продуманное название «Клондайк», который в местечке открывался с первыми петухами, потому как именно в эти часы похмельные мужики готовы были сдать все, что угодно, за сколько угодно. Пиня смело распахнул дверь и с порога спросил:

– Золото принимаем?!



Приемщик, он же директор, он же владелец 100% акций АО «Клондайк», и он же бывший председатель районного профсоюза работников культуры Лева Круглый смерил Пиню недобрым взлядом, продолжая прицельно тыкать в клавиши калькулятора.

– А бриллианты?!

– Пиня, тебе чего? Насколько я знаю, ты ж не похмеляешься...

– Лева, не задавайте мне встречных вопросов, а то бриллианта вам не видать.

– Да? Ну, и где он?

– Вы меня смешите, Лева! Вы же деловой человек! Стал бы я бегать по городу с бриллиантом в кармане, в котором могут быть дырки. Ведь могут? Или вы так не думаете?

– Могут, могут... Думаю, в те дырки может провалиться даже очень крупный камень. У тебя конечно же крупный?

– Откуда мне знать? Я ж не ювелир...

Лева вздохнул, и с досадой продолжил долбить в клавиши калькулятора, что, впрочем, не помешало ему услыхать пинины слова:

– Двенадцать целых и семьдесят шесть сотых карата – это как, крупный?

На былой профсоюзной работе Лева настолько изучил человеческую породу и ее манеру изощренно лгать, что для него не составляло никакого труда уловить тот самый момент, когда его хотят, что называется, наколоть. Он называл его про себя моментом истины. Но от пининых слов Лева даже испариной покрылся, поскольку за теми словами момента истины не просматривалось.

– Да, Пинхус, это очень крупный камень. И мы можем договориться?

– А для чего я, по-вашему, пришел?

– Пинхус, а давайте не станем терять времени и начнем разговор с самого конца: сколько вы за него хотите?

– Три доллара.

Лева откинулся, стул под ним удивленно скрипнул. В пыльной тишине ломбарда повисла пауза, во время которой в голове Левы заработал его внутренний калькулятор, пересчитывая не цифры, а десятки «да» и «нет», пока не остановил счет на «да». И на самом деле, ну чем он рискует, тремя ничтожными бумажками? А если этот сумасшедший и на самом деле нашел где-то камешек?

Лева выдвинул ящик стола и вынул оттуда три замызганные банкноты, приготовленные им для «крыши» – участкового Сницаренко.

– Деньги – вот они. А когда я увижу бриллиант?

– Через сорок семь часов.

Скажи Пиня «через два дня» или «через 48 часов», Лева наверняка положил бы доллары назад в ящик стола. Но за цифрой 47 он как-то опять не уловил момента истины, деньги остались в протянутом состоянии, Пиня их осторожно взял и не прощаясь выскочил на улицу. Лева оторопело посмотрел на незакрытую дверь, плюнул и с треском ударил по клавишам калькулятора, того, что лежал на столе.
 

Когда Пиня прибежал до хаты, там уже топтался, изнемогая, Яша с яйцами.

– Заходи, – распахнул калитку Пиня, а сам зашел в хату и вынес оттуда колченогий стол и стул, а также стопку древних квитанций, на которых крупными буквами читалось «квитанция», а мелкими «ежеквартальный ветосмотр крупного рогатого скота». Сев за стол, Пиня разгладил квитанцию и строго спросил:

– Там точно сорок? Или будем персчитывать?

Яша набрал было воздуха в грудь, но Пиня его упредил:

– Даю полтора доллара. У тебя сдача будет?

И вынул из кармана две буро-зеленые банкноты, положив их на стол. Яша с шумом выдохнул, и захлопал глазами.



Пиня тем временем вписал в квитанцию крупные цифры 40 и 1,5.
Одну банкноту приколол к квитанции скрепкой, вторую отдал Яше, и сказал ему опять строго:

– Распишись. Разменяешь, принесешь сдачу – получишь остальное. Яйца поставь вон там. Все, иди. Будут еще яйца – заходи.

Запыхавшийся Яша возник у пининой калитки уже через полчаса, и снова с яйцами в руках. То были не его яйца, а Михалыча, которого он тормознул по дороге на рынок, выкупив весь товар – три десятка – за 1 доллар. Пиня вписал в квитанцию цифры 30 и 1,1. Спросил: «Сдача будет?» И не дожидаясь ответа, вынул из кармана и подсунул под скрепку еще один доллар.

– Ну что, Яша, как видишь – совсем не плохо. За час ты заработал 2 доллара и 60 центов. Расчет произведу, как только, так сразу. Иди. Будут еще яйца – приноси.

Яша как зачарованный смотрел на подколотые купюры, которые шевелил утренний бриз, и впервые за многие годы ощущал себя представителем так называемого среднего класса. Замаячили перспективы, открывались возможности...

Жмеринка – городок маленький. Посеянный Михалычем слух о том, что за яйца теперь дают твердую валюту, моментально облетел всех яйцепроизводителей, они без труда вычислили, кто и где дает, а потому у пининой калитки скоро образовалась очередь. Вызывая яйценосцев по одному, Пиня выписывал очередную квитанцию, подкалывая к ней доллары, которые незаметно вынимал из-под скрепки предыдущего документа о купле-продаже.

А в это время проснувшиеся жмеринские домохозяйки, придя на рынок, обнаружили, что на прилавках нет ни одного яйца. Так ничего и не поняв, хозяйки так ни с чем и разошлись.

Но когда и на следующее утро яиц на рынке не обнаружилось, то началась легкая паника. И она была обоснованной, поскольку все яйцепроизводители длинной очередью стояли у пининой калитки, обсуждая две актуальные темы: каков с утра на биржах курс доллара и где бы в Жмеринке найти разменные центы. Вдоль очереди носился Яша, предлагая фьючерсные спекулятивные сделки, но все крепко держались за свои яйца, не уступая их перекупщику.

Пиня вышел к народу, и сделал заявление: из соображений конъюнктуры сегодняшняя закупочная цена снижается на 0,1 доллара за десяток. И объяснил ситуацию так: «Мои активы за вашими курами не поспевают». В народе послышался ропот, но никто из очереди не ушел.

Заметив это, Пиня поманил к себе менеджера по фьючерсным сделкам и что-то шепнул ему на ухо. Яша сбегал за тележкой, назрузил ее яйцами и куда-то повез. Очередь, спросила: куда это? Яша ответил: на базу. На самом деле он повез яйца на базар, вернее, на рынок, где в атмосфере ажиотажного спроса мгновенно продал всю партию по завышенной в два раза цене, причем продавал исключительно за доллары, которые, как ни странно, у домохозяек нашлись...

Жмеринка – городок маленький, а потому к обеду яйцепроизводители уже знали, что рыночная цена на яйца неожиданно взлетела вверх. Но поскольку куры, действительно, никак не поспевали за конъюнктурой, то их хозяева все как один бросились назад к Пине. И он быстро распродал скопившиеся у него неликвиды, но уже по цене на 50 центов выше закупочной.

Через час рынок, то есть, базар был заполнен яйцами под завязку, но спроса на них уже не было, уже все население было с яйцами. А потому нетрудно догадаться, куда ранним утром следующего дня бросились несчастные яйцепроизводители...



Но Пини дома не оказалось. На калитке была пришпилена бумажка, и на ней значилось: «Ушел на базу. Скоро буду». На самом же деле Пиня шел по направлению к ломбарду, потому как приближался означенный им сорок седьмой час.

– Привет, Лева.

Директор заведения оторвался от калькулятора, и не сразу вспомнил, с чего это Пиня возник в дверях. Но вспомнив, глянул на часы, хмыкнул, откинулся, и стул под ним вопросительно скрипнул.

– Вы точны, как англичанин. Я полагаю, сэр, вы принесли мне камень?

– Нет, Лева, я принес вам деньги.

– Да? Ну, и на том спасибо.

– Вот, – и Пиня протянул владельцу АО «Клондайк» почти новенькую пятидолларовую купюру. – Сдачи не надо.

Пиня уже собрался было уйти, но Лева его остановил.

– Я так понимаю, коллега, что бриллиант – это таки немножко блеф?

– Если эта ерунда вас так сильно смущает, то я вам скажу так, коллега: нет, таки не блеф.

И Пиня вышел из ломбарда, сверкая от удовольствия. И пошел до своей хаты. Но шел так, будто направлялся в собственный офис.