---

Продолжение. Начало здесь

---

     
   
Впрочем, исход второго тура не был накануне решающего голосования еще так однозначно очевиден.

«Вождь» радикальных националистов Зенон Позняк в первом туре получил поддержку 12,82% избирателей, за Вячеслава Францевича проголосовало 17,4% — то есть их совокупный электорат, по крайней мере, равнялся числу сторонников Лукашенко (за которого проголосовал 31% избирателей).

Посему главной интригой второго тура было — на чью сторону перейдут предпочтения тех, кто в первом поставил на разных аутсайдеров.
 
Помочь белорусам в этом вопросе вызвалось телевидение — в первый (кстати, и в последний) раз на всю страну по первому белорусскому каналу в прайм-тайм прошли теледебаты между претендентами на высшую должность в стране.
 
Кебич был неубедителен. Он потел, заикался, сбивался с мысли, повторялся. Говорил правильные банальности и, по сути, откровенно уклонялся от личной ответственности за все содеянное его правительством за куцые годы белорусской независимости. Ну разве же можно было перед решающим голосованием вещать с телеэкрана подобные вещи?
 

«В Беларуси должно быть создано общество высокой экономической эффективности и социальной справедливости, гарантирующее каждому человеку право на труд, бесплатное базовое образование и медицинское обслуживание, пенсионное и социальное обеспечение».
 

Да мура это все! Разговоры ни о чем, дебаты в пользу бедных.
 

Лукашенко выглядел внушительно. Во-первых, он старательно избегал безличных предложений. Фразы типа «должно быть создано» он решительно менял на «мы создадим» — тем самым, принимая на себя личную ответственность за будущее страны. Во-вторых — Кебич лил сахарную водичку, Лукашенко же вещал горькие истины.
 

«Отвести государство и народ от пропасти — вот первостепенная задача президента. Предстоит довольно трудная работа, которую никто, кроме нас, не сделает», — это было сказано достойно и убедительно.
 

 
Лукашенко брал на себя личную ответственность за будущее страны — Кебич старательно этой ответственности избегал. Учитывая, что теледебаты смотрело более 90% населения страны — исход воскресных выборов после таких такой публичной дискуссии предугадать было нетрудно.
 
Но такого триумфального успеха не ожидал никто — за Лукашенко во втором туре проголосовал 81% избирателей, Вячеслав же Францевич получил жалкие 14.2% — на три процента меньше даже, чем в первом туре.
 
 Это было очевидное банкротство прежней власти — и очевидные же надежды нации на новую политическую силу, воплощенную в новоизбранном президенте.
 
Впрочем, эта новая политическая сила еще должна была обрести устойчивую платформу, определится с формой власти, выбрать вектор развития. Ничего этого не было ни у избранного президента, ни у его команды, ни тем более — у его оппонентов.
 
   
Не надо забывать, что на дворе был девяносто четвертый год — время расцвета самого что ни на есть махрового либерализма на всем постсоветском пространстве.

Народы, в одночасье лишившиеся прежних идей, впитывали, как губка, советы всяких консультантов из бесчисленного числа западных фондов, вдруг в одночасье озаботившихся дальнейшим процветанием государств СНГ.

Считалось, что возведя на пустом месте (пустом политически — благодаря деятельности КПСС-КГБ, само понятие политического процесса в СССР окрашивалось в густые уголовные тона, и всякое «занятие политикой» в глазах советского человека означало неминуемый срок в дальних сибирских лагерях) сверкающее здание представительской демократии, оные бывшие советские народы в одночасье обретут экономическое процветание.
 
И самое смешное — многие этому верили! Почему-то считалось, что, бросив в урну бюллетень с избранной им самим, а не назначенной сверху фамилией, гражданин вмиг обретет материальное благополучие.

«Благодетели» из-за бугра старательно прививали народу мысль о том, что, сменив тоталитарное прошлое на демократическое будущее, этим он обеспечит свое сытое настоящее.
 

Подобный бред в это время крепко укоренился и в Белоруссии. Опять же, «благодаря» отсутствию политической культуры население не разделяло даже эти два базовых понятия — «представительская демократия» и «открытая либеральная рыночная экономика».

Впрочем, по ходу, не разделяли эти понятия и элиты постсоветского пространства. Раз уж строим демократические государства — значит, долой экономические барьеры, либерализм — светлое будущее человечества!
 
И начали стремительно гробить свою собственную промышленность и сельское хозяйство.
 
Девяносто четвертый год — время лавинообразного нарастания импорта, одновременно — такого же лавинообразного крушения собственных производств.

В Беларуси это было время, когда стоимость трактора МТЗ-82 составляла всего три тысячи долларов, и огромный завод, дающий работу тридцати тысячам человек, балансировал на грани банкротства.
 
22 июля произошла первая остановка конвейера МАЗа — второго белорусского промышленного гиганта, и десятки тысяч рабочих застыли в тревожном ожидании, не зная — будет ли завтра работать флагман экономики, или будет продан с молотка западным «инвесторам» и закрыт. А такие планы были!

   
За три года существования Беларуси в независимом формате цены на основные продукты питания и промышленные товары выросли в три тысячи раз, национальный доход сократился на 32%, падение производства в промышленности составило 34%, в строительстве — 32%.

Причем ухудшение ситуации двигалось по нарастающей — по сравнению с 1993 годом, в 1994 году промышленное производство упало вдвое.
 
Кризис обострялся.
 
Людей, прочитавших все учебники по рыночной экономике, в Беларуси хватало. Но в наличии не было никого, кто бы реально знал, что нужно делать — экономический кризис в стране произошел впервые, как с ним бороться — было неизвестно.

Деятелей, старательно раздувавших щеки и важно ронявших умные слова «реструктуризация» и «биржевой индекс», и народ, и окружение нового президента всерьез принимали за специалистов в доселе невиданной рыночной экономике.
 
Нужна была программа выхода из кризиса — разработку ее поручили тем, кто лучше всех мог выговорить словосочетание «диверсификация валютных рисков».
 
Какую программу могут создать люди, всерьез уверовавшие в либеральную панацею от экономических бед? Правильно. Они напишут либеральную программу — программу крушения внутреннего производства в угоду неким мифическим ценностям открытой экономики.

То, что белорусские предприятия в условиях оной открытой экономики мгновенно станут банкротами — на самом деле, для этих деятелей не имело особого значения.

Главное — чтобы было, как в книжке.
 

19 июля доклад, наметивший основные пути выхода из кризиса, был написан. Его авторы — Мясникович, Богданкевич, министр финансов Янчук и министр экономики Линг — не мудрствовали лукаво.

В книжках в подобной ситуации рекомендовалось резко ограничить расходы государства на разные ненужности — типа армии и социальной сферы — значит, так и надо сделать.

Национальный банк должен быть независимым от всякого над собой надзора, и его главной целью является стабилизация обменного курса национальной валюты — гут, значит, так тому и быть. Для улучшения ситуации в розничной торговле надо поднять цены — значит, они будут подняты. На такую высоту, чтобы народ мог только умильно взирать на заваленные харчем прилавки и глотать голодную слюну.
 
Такой доклад президентом одобрен не был — тем не менее, ничего другого в качестве пожарного инструмента под рукой не оказалось.

Посему некоторые рекомендации многомудрых мужей все же обрели жизнь.
 

29 июля были резко повышены розничные цены на мясо — на свинину на 86%, на говядину — на 55%, на колбасы — на 65%.
 
Но рост цен уже не компенсировал нарастания денежной массы. Поскольку производство падало, поступления в казну ежемесячно сокращались — правительство лихорадочно продолжало выписывать самому себе «кредиты Национального банка», то есть элементарно рисовать новые миллиарды не обеспеченных ничем бумажных денег.
 
Курс доллара на конец июля составлял 27 тысяч белорусских рублей за один американский. При том, что цена буханки хлеба была 3900 рублей, литра молока — 2100, а килограмма сметаны — 18000, было очевидно, что девальвация национальной валюты есть прямая производная «вброса» в экономику лишних денег.

Но не «вбрасывать» эти деньги правительство уже не могло — печатный станок стал почти единственным источником выплаты зарплат, пенсий, пособий и стипендий.
 
Инфляция в августе достигла рекордных показателей — 53%!

10 сентября курс американского доллара к белорусскому рублю достиг 1:4,015 (18 августа произошла виртуальная деноминация — белорусов попросили считать деньги по номиналу, ранее они, держа в руках белорусскую бумажку в десять рублей, называли ее сторублевкой).
 
Наконец, 15 сентября на стол президенту легла долгожданная антикризисная программа в новой редакции.
   
Программа эта оказалась довольно своеобразной.
 
В экономической сфере все вроде было архилиберально: жесткая финансовая политика, углубление рыночных реформ, сворачивание социальных программ. Все по лекалам спецов из МВФ.
 
Но в сфере государственного управления проект реформы предусматривал совершенно иные шаги, нежели предписываемые правилами «представительской демократии», более того — кардинально отличные от рекомендуемых «доброжелателями» из-за Буга.

Либеральная модель в начале девяносто пятого года натолкнулась в Беларуси на невидимый порог, который не смогла преодолеть тогда — и который не может перейти и сейчас, спустя десять лет.

Это был первый сбой в доселе победоносном шествии глобализма как системы политико-экономических взглядов по просторам бывшего СССР.
 
Случилось то же, что имело место на белорусской земле за пятьдесят четыре года до описываемых событий.

Так же, как непобедимый до той поры вермахт в июне сорок первого, взяв Смоленск, все еще не мог овладеть цитаделью над Бугом — так и Беларусь для доселе триумфального шествия либеральной идеи по республикам бывшего СССР вдруг неожиданно стала Брестской крепостью.
 

Так вот, Программой была предусмотрена реформа государственного управления и создание эффективной властной вертикали, замкнутой на президента — вместо всеобщей выборности всех и вся, как это вроде бы и положено при господствующем либерализме.

Программа предусматривала строгое подчинение исполнителей на местах главе республики и четкую иерархическую систему власти — а отнюдь не бурлящий котел бесконечных выборов на все мыслимые и немыслимые посты, в котором будут безнадежно утоплены все благие начинания. И который на выходе даст не свободное общество свободных людей, а бесконечные бандитские разборки и жизнь по законам джунглей — что, в общем, и произошло в это же время в России.
 
В Беларуси этого не случилось.

Выборность руководства областей, районов, городов и сельсоветов лишала власть в тех условиях даже намека на управляемость страной, и поэтому президент счел необходимым эту лавочку прикрыть, а руководителей на местах — назначать.

Ему, как воздух, нужны в тот момент были должностные лица, зависимые от его решений, которые будут беспрекословно выполнять его распоряжения, его волю — потому что к этому времени, вдобавок к экономическому кризису, в Беларуси стал назревать кризис политический.
 

 
   
Подобного сценария развития событий, впрочем, следовало ожидать.

Белорусский парламент, по мнению его вождей, являлся полномочным представителем народа, более полномочным, чем президент, и, следовательно, депутаты имели полное право на принятие политических решений. Любых. В том числе и главным образом нужных тем людям, которые этих самых депутатов кормили с рук и щедро вознаграждали за разные полезные действия в нужном ключе.
 
Но ответственность за подобные решения, выгодные определенным экономическим группам (рука не поворачивается писать — «мафиозным кланам») депутаты разумно решили переложить на плечи президента — как главы исполнительной власти.

Подобный расклад давал в руки парламента столь желанную всеми государственными деятелями сладкую (и несбыточную доселе) мечту — власть без ответственности. Ничего удивительного поэтому нет в том, что новоизбранный президент Беларуси не захотел отвечать за решения парламента. Посему углубление политического кризиса стало неизбежной реальностью.
 
27 сентября, при открытии 16-й сессии Верховного Совета, его спикер Мечислав Гриб заявил, что «кризис все более угрожает реальному экономическому и политическому суверенитету Беларуси».

Золотые слова! Вот только депутаты решили, что смогут самостоятельно найти выход из катастрофического положения республики, дело же президента — добросовестно исполнять их веления. Если же, вопреки чаяниям «народных избранников», их многомудрые решения к выходу из кризиса не приведут, а наоборот, страна с жутким воем ухнет в безнадежную экономическую пропасть — не беда! За этот провал народ должен будет строго спросить с президента — зачем, дескать, он допустил столь безответственные шаги? Сымай за это шапку Мономаха! Или что там у тебя заместо нее? В общем — геть!
 
И ареной борьбы с президентом за столь желанную власть без ответственности деятели парламента выбрали Овальный зал, оружием избрав законопроекты.
 
Лукашенко предложил парламенту обсудить Жилищный кодекс, принять закон о бухгалтерском учете — вместо этого лидер оппозиции Позняк потребовал изменить закон о президенте, а спикер парламента — рассмотреть закон о Верховном Совете. Вожди недовольных в парламенте все громче требовали перераспределения полномочий.
 
По этому поводу депутат С.Бабченок обронил пророческую фразу: «Мы незаметно принимаем стойку боксера. Так же незаметно встанем по разные стороны баррикад».
 
   
В целом ситуация осени девяносто четвертого в Беларуси была весьма схожа с событиями годовалой давности в Москве. Здесь, как и в России, повторился кризис двоевластия — парламент требовал от президента своей доли в управлении страной, свой кусок власти, а также урезывания полномочий президента в пользу парламента.

В России подобное противостояние вылилось в кровопролитие, расстрел парламента из танковых орудий и прочие кровавые ужасы, в Беларуси обошлись без большой крови — но и цена вопроса была несопоставима.
 
В октябре девяносто третьего Ельцин фактически обрел право единоличного решения вопросов собственности на все российские богатства. Цена такой победы была баснословна, ради нее можно было не только Верховный Совет РСФСР расстрелять — четверть населения России можно было перебить, не поморщившись.
 
Лукашенко же боролся за право самостоятельного управления разоренной заштатной республикой на краю карты, все ресурсы которой — десяток калийных шахт, умирающие заводы, колхозы на грани банкротства и десять миллионов полуголодных жителей. Развязывать ради власти в подобной нищей республике кровопролитье — это был перебор.
 
Ельцин убивал соотечественников для спокойного, без вмешательства со стороны, дележа государственной собственности — Лукашенко боролся с парламентом во имя того, чтобы самостоятельно отвечать за свои собственные решения.
 
По сути, Лукашенко лишь добивался того, чтобы претворить в жизнь простую формулу: «Не бывает власти без ответственности» — и для этого начал постепенно осуществлять тогда еще четко не очерченную, но в целом уже достаточно определенную, программу действий.
 
Президенту одновременно предстояло решить две задачи: остановить крах национальной экономики и одержать победу в борьбе за власть с собственным парламентом.
 
   
Первая попытка установления властной вертикали, завязанной исключительно на президента, произошла в первых числах октября — были упразднены местные Советы. Попытка эта не удалась до конца — уже через полтора месяца, 21 ноября, Конституционный суд принял решение о восстановлении прав местных Советов на свою долю власти.

Тем не менее в условиях назначения президентом руководителей всех уровней, начиная с районов, эта доля стала стремительно сокращаться, как шагреневая кожа.
 
30 октября вновь встал конвейер МАЗа. Это уже было не просто звоночком — это был первый удар погребального колокола. Программа выхода из кризиса должна была быть принята немедленно и столь же быстро воплощена в жизнь — иначе коллапс экономики был бы неизбежен.
 
Программа жестких мер, призванная стабилизировать ситуацию, начала действовать с первых чисел ноября.
 
19 ноября Верховный Совет признал белорусский рубль единственным законным платежным средством на территории Республики Беларусь. Но рубль был дохлым, ежедневно терявшим в весе — курс доллара на тот момент составлял 7700 «зайчиков» за бакс, средняя зарплата в сентябре по республике составила неудобопроизносимую цифру в 112 186 рублей (около 17 долларов).
 
29 ноября был отменен бесплатный проезд в общественном транспорте для всех категорий льготников. За три недели до этого втрое были увеличены тарифы на отопление, горячую воду, газ и электроэнергию, цены на сжиженный газ выросли вдвое.
 
Тем не менее, инфляция, в августе составившая 53%, в октябре снизилась до 26%. Управляемое повышение цен стало единственным инструментом, которым правительство решило победить экономический бардак в стране.
 
В этих условиях зарплата, фактически, утратила свою воспроизводительную функцию. Например, стипендия аспиранта была в это время 20 тысяч рублей, докторанта — 78 тысяч рублей. Курс же доллара к 26 ноября составлял 8989 белорусских рублей за один американский. Да и средняя зарплата, составляя сумму в 139 355 рублей за октябрь, вызывала лишь горький смех.
 
А тут еще один сюрприз от любимого правительства — с 30 ноября до 8 тысяч рублей за бутылку поднята цена на водку!

   
Декабрь 1994 года был страшен. С 7 числа на 50% были подняты цены на молоко и молочные продукты, на 30% — на хлеб и свинину, на 20% — на говядину.

С 10 декабря вдвое выросли цены на билеты на железнодорожный и автомобильный транспорт.

25 декабря произошло семикратное (!) повышение цен на оплату жилья и коммунальные услуги.
 
Но этого было мало. Соседняя Россия затеяла свою «маленькую победоносную» чеченскую войну — все антироссийские силы в Беларуси подняли голову.

20 декабря у Дворца Спорта БНФ собирает многотысячный митинг в поддержку чеченских бандитов.
 
Антироссийские — они же антилукашенковские.

Противникам белорусского президента показалось, что наступает переломный этап в политическом развитии страны. 22 декабря все белорусские газеты выходят с демонстративными белыми пятнами — вместо антикоррупционного доклада депутата Антончика.

На следующий день белые пятна повторяются. В результате неопубликованный доклад понуждает подать заявления об отставке главу администрации президента Синицына, управляющего делами Титенкова и министра обороны Костенко.
 
У президента хватило выдержки эти заявления не принять. Но власть его в эти дни в буквальном смысле висела на волоске — парламент в глазах народа все более и более превращался в знамя борьбы со все ухудшающимися условиями жизни — во всяком случае, так казалось самому парламенту.
 
В 1995 год Беларусь входила в ситуации тревожных ожиданий и мрачных предчувствий…
 
 

---

Продолжение

---