---

Байки шипчадлера. Начало

---

Писать о российских моряках, их не цитируя, — это просто кощунство, но так как я категорически не матерюсь в интернете, попробую обойти острые углы, где это будет возможно.


Итак, моя первая встреча с российским моряком произошла на чужбине, а точнее — на Британских островах, аж в 1992 году. Времена на постсоветском пространстве были, мягко говоря, не простые, и это иногда приводило к парадоксальным вещам в исполнении россиян.

Моряка с российского парохода можно было определить в прямом смысле слова за километр. Дело в том, что они особо не парились и выходили в город в фуфайках и болотных сапогах (рыбацкий флот, я имею в виду).

Оказалось, что это неспроста. Естественно, переполненные полки супермаркетов поражали моё восемнадцатилетнее воображение, но некоторых это не просто поражало, а этого всего хотелось и попробовать.

Наблюдал однажды такую картину...


Идёт, значит, товарищ в фуфайке средь полок супермаркета и с абсолютно невозмутимым выражением лица закидывает себе в поднятые «болотники» всё, что глаз его радовало. Судя по непринуждённой походке и олимпийскому спокойствию, прогуливался он таким образом уже не один и не два раза.

Надо быть идиотом, чтоб не заметить, что у него полные сапоги всевозможных шоколадок, орешков, печенек, чипсов и бог знает ещё чего. Мне стало интересно, как он будет проходить мимо кассы.

В общем, у меня было полное ощущение того, что этот морячок до моря несколько лет успешно служил во МХАТе. У сапог сверху есть петельки, чтобы их сушить в подвешенном состоянии — так вот, походочка-то у него была весьма своеобразная, с несколькими-то килограммами съестного в сапогах, и он так элегантно указательными пальцами взялся за петельки и протиснулся мимо очереди законопослушных британцев, кивая им головой и мило, даже с немного виноватым видом улыбаясь — и проследовал из магазина на улицу.

Сказать, что я был в шоке — это ничего не сказать. Мало того, не отойдя и десяти метров от магазина, он начал, как заправский фокусник, добывать из сапог спи... (украденное).

Не то что бы я был святой, я тоже после школы рогалики по пять копеек в пакет со сменкой засовывал, но тут-то какой размах, какие объёмы...

Больше, правда, этот иллюзионист мне не попадался на глаза, но запомнился хорошо. Наверное, это всё таки был частный случай.


Ну а теперь уже о глобальном и тенденциозном.

Как тогда, так, уверен, и сейчас, есть такие интересные персонажи, которые никак не могут понять, как это люди могут не знать русского языка — в Англии-то?!

Такие попадались довольно часто, и однажды я даже поучаствовал в диалоге с таким товарищем. Он стоял передо мной в очереди крепко, явно на опыте, держа в руках бутылку водки.

Подойдя к кассе, он нехотя отдал бутылку кассирше, чтобы та смогла пробить товар по кассе.

И вот он её спрашивает: «А из закуси у вас есть чо? Ну там сырок какой, например». Естественно, на чистом русском языке.

Кассирша, профессионально улыбаясь, ответила, что она не андерстенд.

Персонаж оборачивается ко мне и с претензией говорит: «Слушай, ну я ей русским языком говорю: закусь есть? А она мычит чо-то и лыбится».

Умничать и говорить ему, что мы в Англии и тут совсем не обязательно знать русский язык, я не стал, осознавая последствия.

Ничего не оставалось, как сделать сочувственный вид и спросить у кассирши, где у них лежит сыр. Я думал, что сделал всё правильно, как бы помогая одновременно и продавщице, и коллеге, так сказать...

Пока кассирша пыталась открыть рот, недовольный россиянин повернулся ко мне и выпалил следующее: «Ах ты сука, ты ещё и по-ихнему балакаешь?!»

В этот момент я понял, что сыр уже не понадобится. Поняла это по тону и кассирша, вжавшаяся в кресло.

У русского человека эмоция короткой быть не может, и он, уходя в расстроенных чувствах, продолжал заочно меня «хвалить»: «От урод-то, а?!»

Ситуаций таких было предостаточно, и я, имея горький опыт, никогда более не впрягался ни за одну из сторон, дабы не совершить виртуальную прогулку по разнообразным далёким местам.


 

На фотографии — судовой цех рыбопереработки. В таком же, но попроще, я начинал свою морскую, так и не состоявшуюся карьеру.
 

 
 

Это был короткий, но яркий срез из начала девяностых, теперь плавно перейдём лет на пять вперёд, когда я уже работал в снабжении флота в порту.

Российский пароход, закупающий провиант — и обязательно алкоголь — в Вентспилсском порту, отличался от всех остальных двумя позициями.

Первая — это невероятно счастливый кок, так как продукты-то родные — ни сметанки, ни квашеной капусточки, ни кефирчика, ни сальца у них там, в голландиях и англиях, не купишь. А тут уже зарождалось фермерство, и продукты такого плана тогда были высочайшего качества. Конкуренция, как-никак.

С учётом того, что мы для судов брали всё мешками, каннами и бочками, за наш заказ боролись несколько хозяйств. Оно и понятно — либо стой на рынке весь день, либо сдал всё за пять минут, и восвояси на хутор.

Второе неизменное правило — это неудержимое желание капитана подзаработать.

С иностранцами как-то стремновато было, наверное, да и шушукаться по-английски на такие тонкие темы языка явно не хватало, а тут сам бог велел.

Пока повар с нескрываемым восторгом таскал ящики и коробки в артелку (хранилище продуктов на судне), сочиняя вслух меню на завтра, дверь в каюту капитана запиралась на ключ и начинался сурьёзный разговор.

Особой витиеватостью речь капитана не изобиловала, несмотря на щекотливость момента. Как правило, всё было коротко, сухо и ясно: «500 баков замутим?»

Я к подобным ситуациям был готов, да и в те времена многие не чурались такого рода заработка — и далеко не всегда россияне.

В таможне в те времена у нас сидели деревенские лопухи, поэтому за бутылочку недорогой водки раз в месяц они ставили печать куда угодно, тем более что даже при желании ничего проверить не могли, ибо вся документация была на английском, а таможенные документы делались вообще на копировальной машине (известной в народе как ксерокс).

Маслице оказывалось стоимостью в пять латов вместо двух, мясо — по шесть латов вместо полутора, ну и так далее, пока сумма не становилась на 500 долларов больше.


Ну а теперь переместимся уже в двухтысячные, когда я занимался инспекцией груза.

Характерной чертой всего российского флота были очень строгие правила на судне, которые, естественно, никто не соблюдал. Чем строже были правила, тем нахальнее они не соблюдались — и всем было это абсолютно до фонаря.

Подробнее хотелось бы остановиться на субординации, а точнее — на её российской особенности.

Матрос на палубе чувствовал себя как минимум директором стадиона и вёл себя соответственно. Если на любом другом пароходе я подходил к матросу и просил открыть ту или иную грузовую ёмкость — это выполнялось неукоснительно, и уж тем более без каких-либо обсуждений.

Но не на российском пароходе.

Из вариантов ответов на мою просьбу были такие: «Я тебе что, нанимался тут батрачить? Тебе надо, ты и открывай». Или «ты не видишь, я занят?!» — лёжа в каптёрке, заявлял матрос.

Мне в душе всё это было близко и понятно, но я работал на иностранную компанию и объяснить тонкости и нюансы российского подхода к работе не представлялось возможным.

В какой-то момент время на задушевные беседы с матросами заканчивалось и приходилось подниматься в каюту капитана и объяснять, что судно без моей подписи не начнёт погрузку — и матросу таки придётся сделать то, о чём я его прошу.

И тут начинался театр абсурда в лучших традициях.

Капитан берёт рацию и говорит: «Петрович, да й.. жеж твою мать, ты там не о...л случаем?»

Характерный хруст в рации — и ответ матроса капитану: «Василич, да я, б...., и так, как дешёвая проститутка, скачу тут по палубе, а тут этот буй с горы со своими проверками».

Капитан: «Петрович, б...., я два раза повторять не буду, ты меня знаешь».

Матрос: «Ладно, ладно, чо ты начинаешь-то сразу, щас всё по быстренькому за..еним».

Я максимально сглаживал риторику, но даже не в ней-то и дело, по сути. Дело в том, что в страшном сне никакому матросу не может приснится пререкаться с капитаном, да ещё и фамильярничать.

 

P.S. На российских пароходах без задушевной беседы работа не делается. Отсюда и фраза, что умом Россию не понять. Всё делается и говорится эмоционально, от души, смачно — и как последний раз в жизни!