В предыдущей статье я показал, как непонимание интересов и планов России, основанное на непонимании российской ментальности, приводит к бессмысленной гонке вооружений, чрезвычайно накладной для нашей небогатой Латвии.

Но проблема значительно шире: людям вообще свойственно недоучитывать национальные особенности других народов и совершать из-за этого грубейшие политические ошибки.

Давайте начнем с классического примера такой ошибки — в конкретном случае осознанной и исправленной. В начале 2011 года в Египте происходит революция, направленная против тамошнего диктатора Хосни Мубарака. Несмотря на то, что Мубарак все десятилетия пребывания у власти был вполне лоялен США, американские власти и общество горячо приветствуют его противников.

Действительно, в мубараковском Египте выборы фальсифицируются, оппонентов власти сажают, процветает коррупция. Революция должна положить конец этому безобразию и приобщить древнюю страну к современной цивилизации.

И демократия побеждает. Это проявляется в том, что в результате выборов к власти приходят исламисты, намеренные превратить светское государство в клерикальное.

В стране усиливаются стычки между политическими противниками с человеческими жертвами, толпа уничтожает бесценные экспонаты всемирно известного Каирского музея, происходят погромы египетских христиан, на Синайском полуострове возникают банды террористов.

Все это длится два с половиной года, пока нынешний глава государства генерал Ас-Сиси не устраивает военный переворот.

Пытавшихся защитить законную власть жестоко разгоняют с сотнями жертв. Законно избранного президента Мухаммада Мурси сажают в тюрьму, а потом и приговаривают к смертной казни вместе с многими соратниками. Исламистские партии запрещают.


Казалось бы, грубейшее нарушение законности? Тем не менее США относятся к перевороту с пониманием.

Они поняли то, что трезво смотрящие на вещи люди говорили сразу: попытка ввести демократические правила игры в Египте неминуемо приведет либо к кровавому хаосу, либо к жестокому исламистскому режиму.

Такой прогноз опирался, например, на массовую реакцию египетского общества на события 11 сентября 2001 года, когда арабские террористы атаковали башни-близнецы в Нью-Йорке. При этом на улицах египетских городов народ ликовал, горячо приветствуя гибель нескольких тысяч ни в чем не повинных людей.

Нетрудно было предугадать, каких политиков приведет к власти такой избиратель.

 

Демократия — это общественное устройство, при котором властными полномочиями обладает каждый гражданин. Для стран третьего мира, к сожалению, демократия часто оказывается губительной.

Все это довольно очевидно — но для американского общества характерна вера в универсальность демократических принципов и непонимание особенностей менталитета других народов.

К счастью, уроки арабской весны были усвоены, по меньшей мере, президентом страны Бараком Обамой. И он, несмотря на сильное давление ястребов, удержался в том же 2013 году от вооруженного вмешательства в сирийский конфликт на стороне «борцов за демократию», хотя Башар Асад — намного более одиозная фигура, чем Мубарак.


А теперь переберемся в родные места. Потешаться над не способными понять чужую ментальность американцами легко. А насколько мы сами умеем оценивать мироощущение соседей?

Вот история из далекого уже 1989 года. У меня есть приятель, известный политик и признанный эксперт по правам человека. А в то время он был активистом Народного Фронта и знаменитым публицистом.

Тогда работал номенклатурный Верховный Совет Латвийской ССР — фактически назначенный компартией еще в доперестроечные годы. Но общая атмосфера заставила и этих, как их называли, стагнатов принять закон, согласно которому латышский язык объявлялся в тогдашней Советской Латвии единственным государственным. Это выглядело несправедливым: а как же русский — на нем ведь говорит половина населения?

Мой просвещенный друг легко объяснил диалектику вопроса:

«Когда Латвия станет независимой, в ней будет два государственных языка, латышский и русский. Этого же требует демократия: они почти в равной степени распространены, для 99% населения один из этих языков — родной. Но пока мы находимся в составе СССР, латышский надо защитить от диктата всесоюзного русского языка — и для этого только он объявлен государственным».


Авторитет крупного специалиста по демократическому устройству был велик, я не сумел возразить, хотя сомнения меня и терзали. Скажу сейчас.

Я же читал пышащие злобой материалы Движения за национальную независимость, подходил к старушкам, которые толпились у памятника Свободы, как-то случайно пообщался с малоизвестным тогда Гринблатсом, слушал выступление на съезде Народного Фронта старика-крестьянина, который рассказывал, насколько немецкая оккупация была лучше советской.

Мстительность так и носилась в воздухе тех дней, и это шипение за спиной непременно должно было найти отражение в законодательстве нового государства. А мой знакомый был на короткой ноге с интеллигентными вождями Атмоды, которые восторженными возвращались из демократических стран и рассказывали, как они Латвию обустроют по образу и подобию.

Я даже не буду утверждать, что они сознательно обманывали популярного журналиста, чтобы через него воздействовать на русскую аудиторию Латвии. Эти люди действительно мечтали о демократии, но как ответственные политики они были обязаны реагировать на чаяния своего недоброжелательного электората — иначе ведь получается нечестно, правда?

В общем, через год Латвия объявила независимость, а еще через полтора года мой друг стал негражданином — при всех своих заслугах перед новой властью.

Интересно, что в 2012 году, когда проходил референдум о втором государственном языке, он был против. За эти годы его эрудиция в вопросах межнациональных отношений возросла, и он понял, что два государственных языка — это неудачная модель.


Нетрудно видеть, что описанная ситуация очень напоминает египетскую. Только жертвами ее стали не американцы, которые смотрели со стороны и которым по большому счету все равно, а сотни тысяч русскоязычных латвийцев, сдуру поверившие в будущую демократичность Латвийской республики и поддержавшие независимость, получив в благодарность негражданство и ликвидацию образования на русском.

Подобные ошибки распространены очень широко. Бывает, что они определяют политику целых государств.

 

Например, вся российская постсоветская политика относительно Украины до последнего времени велась так, будто это — Белоруссия, государство, с которым можно и нужно образовать прочные союзнические отношения.

Россия вбухивает миллиарды во всяких украинских жуликов-временщиков, регулярно получая взамен майданы.

Наверное те, кто проводят эту политику, не читали ни «Тараса Бульбу», ни «Белую гвардию», не имеют понятия ни об истории гражданской войны, ни о бандеровском движении. Президент Украины для них даже книгу написал «Украина — не Россия» — они ничего не поняли.

Неужели трудно разобраться, что украинский проект — изначально антироссийский?


А теперь о природе таких ошибок.

Оценивая тех или иных политиков, мы не хотим понять, что они несвободны в своих поступках. Демократия — власть народа, политик — слуга народа, своего избирателя. Слуга может по мелочам подворовывать у барина, расчитывая, что тот не заметит или решит простить, опасаясь, что другой будет воровать больше.

Но если слуга не слушается хозяина, то будет изгнан немедленно.

За четверть века латышская элита полностью обновилась — Сандра Калниете единственная осталась с того времени среди тех, кто что-то решает. А политика Латвии не изменилась ни по отношению к местным русским, ни по отношению к России, ни по отношению к Европе и Америке. Это логично: хозяева сменили слуг, а сами никуда не делись.

И вот тут возникает проблема.

Хозяин многолик, это алгебраическая сумма мнений сотен тысяч или миллионов личностей, из которых состоит народ. А мы общаемся каждый раз именно с неповторимыми частными людьми — они все вместе избирают власть.

Как определить, какие именно черты проявятся в этом интегральном национальном характере, от которого зависит наша судьба?

Предложу неполиткорректный, но хотя бы как-то пригодный метод. Все мы слышали анекдоты, начинающиеся со слов «Собрались русский, англичанин, еврей, американец, француз...». Эти анекдоты всегда шовинистичны, для многих обидны, в приличном обществе их не рассказывают.

Но удивительное дело: государства обычно действуют так, будто в них распоряжается именно герой такого анекдота.

 

Дело в том, что при всех своих недостатках эти анекдоты точны. Их безымянный, но при этом гениальный автор умеет вычленить именно те негативные черты, которые реально характерны для этой нации. А иначе просто никто не улыбнется.

Приведу только один пример и очень прошу не обижаться: я не со зла, а только в научных интересах, надо же иллюстрировать теорию практикой.

Некий человек, которому предложили чересчур много еды, говорит: «Если не съем — то понадкусываю!» Подставим сюда таджика, эстонца, англичанина, испанца... Вы пожимаете плечами — и правильно.

А если наш герой — украинец? Неужели не улыбнулись от мгновенного узнавания? А теперь давайте прокомментируем экономическую блокаду Крыма или артиллерийские обстрелы Донецка.


Осталось разъяснить нюансы.

Во-первых, никогда нельзя идти обратным путем, от общего к частному: пытаться прогнозировать поведение конкретного человека в соответствии с представлением о национальном характере. Потому что каждый человек индивидуален, а мы говорим о неких интегральных чертах нации.

Во вторых, надо понимать, как работают законы больших чисел. В анекдотах речь идет об этническом признаке, а политическая нация состоит из представителей разных национальностей. Но в национальном государстве большинство принадлежит к конкретному этносу, и именно его особенности важны для политических решений. А там, где одного превалирующего этноса нет, нам и анекдоты рассказывают о представителях политической нации.

В-третьих, ничто не стоит на месте, меняется и национальный характер. Под влиянием пропаганды и изменения государственных границ он меняется быстрее. Но, похоже, мы склонны преувеличивать скорость этих изменений.

В-четвертых, все это существенно для значительных групп людей — хотя бы процентов от населения страны. Сейчас Латвия собирается принять мигрантов из мусульманских стран, и расисты сокрушаются, как сложно будет с этими людьми при их чуждом менталитете. Чепуха, 700 человек или даже 7000 никакого влияния на политическую жизнь страны оказать не могут в принципе, их слишком мало. Было бы тысяч двадцать-тридцать, можно было бы опасаться, но об этом речи не идет и близко.

В-пятых, всем этим можно не заморачиваться. Жить в политкорректной убежденности, что все люди — братья, и движут ими исключительно добродетели. А то, что эти добряки всяких уродов выбирают — так это нечаянно получается.

Тому, кто не задумывается, всегда проще на этом свете.