… Он с детства хотел быть полицейским, чтобы бороться с преступниками, как и его отец. Когда Андрею было шесть лет, отец погиб при невыясненных обстоятельствах. И дальше мама поднимала их с братом одна, работая бухгалтером на двух-трех работах. Каждый год 1 мая, в день гибели отца, он с утра едет в церковь и ставит свечку за упокой его души. А потом вместе с другими гражданскими активистами идет на акцию протеста в защиту русских школ.
 

Школа, академия, университет

Они жили в Елгаве, где Андрей Пагор и родился в 1986 г. Десять лет их семья ютилась в бывших немецких казармах, где в основном жил местный рабочий люд. До школы они с братом добирались пешком — 3 км туда и столько же обратно. Район был лихой, постоянные драки, грабежи, рядом — базар со всеми его прелестями, а неподалеку от дома еще и алкогольная точка. Когда школьники возвращались из школы, их с ребятами около дома обязательно останавливали «братки» и обшаривали карманы в поисках мелочи. Но хотя бы не били…

Маме дали новую квартиру на другом конце города — на РАФе, и четвертый класс Андрей заканчивал уже в новой школе № 6. Через полгода он участвовал во всех школьных олимпиадах и выступал на спортивных соревнованиях. Учился парень охотно, да и давалось ему все довольно легко, вскоре портрет юного Пагора, отличника и спортсмена, висел на Доске почета с надписью «Гордость нашей школы»…

Параллельно он учился в спортшколе, занимаясь легкой атлетикой, волейболом, футболом. В 8 классе увлекся русским бильярдом. Как говорит Пагор, эта игра для упертых, она учит дисциплине, собранности, выносливости. На соревнованиях иногда до 20 км в сутки приходилось вокруг столов «нашагивать», такое не все выдерживали. Но Андрей всегда бился до последнего шара. Он никогда не сдавался. В своей средней школе в Елгаве Андрей организовал секцию по русскому бильярду, обучал и тренировал детей, выезжая с ними на соревнования.

Школу он закончил в 2006 г. и отправился покорять Ригу. Полицейская академия тогда была чуть не единственной возможностью в Латвии получить профессию для ребят из других городов и местечек, чьи родители не могли обеспечить им учебу в платном вузе и аренду жилья в Риге. В академии кадеты находились на полном государственном обеспечении: трех-разовое питание, обмундирование, да еще и стипендия — 70 латов в месяц.

Жили в казармах, в шесть утра — подъем, кросс, завтрак. В восемь — занятия, загружены были до вечера. Преподаватели, в основном спецы из старой гвардии, обучали будущих полицейских азам службы. Но не только. Как вспоминает Андрей, их учили беречь честь мундира, доводить начатое дело до конца, ничего не перекладывать на других. Учили ответственности и отношению к коллегам и напарникам, как к братьям по оружию.






Учеба велась на латышском языке, с которым у Андрея проблем не было. Хотя он учился в Елгаве в обычной русской школе, но латышский язык там преподавали на очень хорошем уровне. Да и сама полицейская академия тем была и уникальна, что здесь можно было с легкостью освоить оба языка.

— Помню у нас учились два латгальца, так они почти ни слова не знали по-латышски, — рассказывает Андрей. — И были ребята из Екабпилса, которые по-русски говорили с большим трудом. Академия обучила языкам и тех, и других! И мы все отлично ладили между собой, никаких конфликтов на национальной почве не было и в помине. Увы, в 2008 г. начался кризис, в связи с чем было принято решение о закрытии академии полиции. Я до сих пор считаю это очень большой ошибкой, которая крайне негативно отразилась на работе нынешних правоохранительных органов. Мы были последним полицейским выпуском…

После академии Андрей Пагор, пройдя огромный конкурс — 20 человек на место, поступил в Латвийский университет на юридический факультет. Бюджетных мест тогда не было, и ему пришлось самому оплачивать свою учебу — 1500 латов в год. Работы юный Пагор не боялся, уже с 14 лет у него была налоговая книжка, т.к. будучи еще школьником, он на каникулах работал на уборке садов и парков при Елгавской думе.

Учебу в университете в вечерние часы студент совмещал с работой в полиции, его взяли по рекомендации в Земгальский участок в криминальный отдел — в группу по раскрытию особо тяжких преступлений. А когда не было дежурств, Пагор подрабатывал ночным охранником на фирме. Квартиру в Риге снимал вместе со своей девушкой, ежемесячно выплачивая по 70 латов за учебу. Приходилось крутиться…
 

ПОЛИЦЕЙСКИЕ БУДНИ. РАССКАЗЫВАЕТ А. ПАГОР:

— 2008 год. Мне 22 года и я — самый младший лейтенант в Земгальском участке полиции. До меня почти десять лет здесь пополнения не было, после академии выпускники устраивались или в частный сектор, или поступали на дневное обучение в ЛУ. Работать в полиции желающих было немного… Я довольно быстро понял, как действует система. Если на участке, допустим, работает 100 человек, то основная работа держится на 25 из них. Это настоящие профи и фанаты своего дела, им, по большому счету, не важны зарплата, звания, награды, любовь начальства. Им нравится их работа, они живут ею, они находятся там, где и должны быть по призванию и по совести. Еще 25 человек — это те, кто просто плывут по течению, они неплохие исполнители, но в поисках истины землю рыть не будут. А оставшаяся половина — случайные люди, они получают зарплату и отбывают свой номер, заодно, решая какие-то свои дела. Но это не тот брат, который, как нас учили в академии, за тебя готов грудь под пулю подставить…

— Градация понятна, ну, а тебя на какой участок поставили?

— На меня возложили так называемые гоп-стопы — разбои. Случаи были разные, и комичные, и трагичные, конечно. Много работы было с картотекой, приходилось изучать горы уголовных дел, опрашивать соседей, рыскать по району в поисках возможных свидетелей. Например, искали мы педофила-насильника, который держал в напряжении Зиепникалнс, Засулаукс, Агенскалнс. Он подкарауливал у начальной школы маленьких детей, шел за ними до дома или до подъезда, нападая и совершая развратные действия. Потерпевшие дети рассказывали, что это был большой, страшный дядька с черной бородой.

— Быстро удалось его вычислить?

— Самое обидное, что я мог его задержать в первую же неделю… Мы зашли с напарником в подъезд для опроса жильцов, а нам навстречу спускается какой-то мужичок — лысый, небольшого роста, невзрачный. Но что-то меня в нем насторожило. Я его остановил, спросил документы. А он как-то засуетился, задергался, говорит, мол, дома оставил, надо подняться наверх. И тут вдруг — бац! Мимо нас проходит мужчина, который полностью подходит под описание «страшного дядьки» — большой, с бородой, в джинсовой куртке и штанах, короткая стрижка. Меня коллега дернул за руку: «Смотри, Андрюха — это он!» Я смотрю на фоторобот, составленный по детским рассказам — точно он! Бросаю лысого мужика, и мы бежим за подозреваемым. Остановили его, отвели к машине, я отправил его фотографию на опознание. И первый же ребенок говорит — нет, это не он… Промашка вышла.

Мы начали собирать информацию по крупицам и через неделю вышли на квартиру, где по показаниям соседки, жил человек, недавно вышедший из тюрьмы. Мы приехали к нему, звоним в дверь, а нам открывает мой старый знакомый — тот самый, маленький и лысый, которого я неделю назад остановил совсем в другом доме. Я молча смотрю на него, и он сразу все понял, быстро сник, только попросил, чтобы на него наручники не надевали. Не хотел маму расстраивать...

— На этот раз ошибки не было?

— Потерпевшие его сразу опознали. Но, что интересно, его внешность абсолютно не совпадала с тем, что нам рассказывали дети. Впрочем, это случалось часто…

— Эта была та работа, о которой ты и мечтал?

— Я пошел в полицию, чтобы помогать людям, защищать их и спасать от таких вот упырей. И за почти 10 лет работы в полиции на моем счету было немало раскрытых дел. Уже через два года наш участок по раскрытию тяжких был первым в Риге.

Наш начальник «криминалки» Айвар Ушпелис сумел сплотить коллектив. Мы себя чувствовали одной командой, вместе преступников выводили на чистую воду, но и отдыхали тоже вместе — на спортивные соревнования ездили, праздники отмечали, когда можно неформально поговорить друг с другом. Это сближало народ. Я знал, что мы с моим шефом не совпадаем по политическим взглядам. Но в плане работы, он не делал различий между латышами и русскими. От халтурщиков и стукачей старался избавиться. Но к нормальным операм по мелочам не придирался, и даже защищал, если за нас бралась внутренняя безопасность. Командир нес ответственность за каждого из нас, и в случае чего готов был встать горой за своего подчиненного.

Это очень важно в таких структурах, где каждый, против кого ты ведешь расследование, может написать на тебя жалобу, оклеветать, наговорить всякой неправды, чтобы облегчить свое положение или избавиться от слишком дотошного полицейского.

— С тобой такое тоже случалось?

— Со всеми случалось, кто не шел на сделки с совестью. На меня дважды писали клеветнические доносы, один раз, благодаря профессионализму прокуратуры, удалось быстро отбиться, второй раз я в итоге был вынужден уйти из полиции, хотя абсолютно ни в чем не был виновен.

— А что случилось?

— В первый раз, это когда мы делали обыск на квартире у одного аркоторговца. Я простукивал стенку и обнаружил тайник, из которого мы изъяли 50 тысяч латов. Хозяин, конечно, был в бешенстве. Мы оформили все, как положено по закону, и сдали деньги в госкассу. А на следующий день от барыги поступила жалоба, в которой он утверждал, что я со своими коллегами во время обыска украли у него 75 тысяч латов. Нас сразу взяли в оборот в бюро внутреннего расследования. Мы отбиваемся, доказывая, что сдали все до сантима в кассу. Тогда следователь прокуратуры просит задержанного пояснить, откуда у него взялась такая сумма. Тот начинает юлить и в итоге признается, что «ошибся» и оговорил полицейских. И нас с миром отпускают.
 

«МЕНТОВСКИЕ ВОЙНЫ» — латвийский вариант

— Андрей, ты упоминал, что в полиции работало много русских ребят и ваш командир не делал между вами различий? Так было везде или только у вас?

— Ели честно, не всегда и не везде. Когда был референдум в 2012 г. по статусу русского языка, мы с ребятами тоже пошли голосовать. А когда вернулись, шеф нас к себе вызвал, начал расспрашивать. Но мы и не скрывали ничего. Он намекнул, что ему уже про нас доложили сверху… Больше ничего не сказал, но следующие два месяца нас ставили дежурить на все выходные и праздничные дни. Наказали… Полиция официально не должна состоять в политических партиях, думаю, это правильно. Но негласно предпочтения все же существуют, это не секрет.

После ухода из полиции, я открыл свою юридическую практику и занялся общественной деятельностью в рядах РСЛ, не делая из этого тайны. Кроме того, я вступил в Латвийский антинацистский комитет, активно участвую в работе антифашистов. Не так давно встретил своего бывшего сокурсника по полицейской академии, он рассказал, что поставил лайк под каким-то моим постом на Фейсбуке. Начальник его вызвал и предупредил: еще один лайк и его уволят… Мои бывшие коллеги-полицейские знают, чем я занимаюсь, но теперь никто из них не рискнет в открытую меня поддержать. Кто-то ж на них обязательно настучит…

— Андрей, но тебя-то вынудили уйти из полиции не за политические взгляды?

— Нет, но наша система так устроена, что то и дело приходится отбиваться не только от преступников, но и от своих коллег — из полиции безопасности или КНАБа. И еще неизвестно, кто из них больше порядочных оперов и следователей выдавил со службы. Приветствуются и широко используются в нашей системе доносы, стукачество, клевета, а то и подлог. Мы-то, работая в полиции, решаем реальные проблемы людей, а эти структуры обслуживают власть и госаппарат. И действуют далеко не всегда по закону, исходя из политических и конъюнктурных соображений.

— Прямо, как в российском сериале «Ментовские войны»?

— А кстати, это действительно один из самых достоверных криминальных телесериалов, все очень близко к реальности. Причем, не только российской, но и нашей. В какой-то момент я начал уставать от рутины, думал уже перейти в убойный отдел или в наркоконтроль, но мне предложили пойти служить в главное управление полиции Риги. Я уже оформил перевод, но тут вдруг случилась странная вещь… Я увидел за собой слежку. Удивился, но от слежки ушел, а вечером позвонил шефу. Он мне сообщил, что у нас отделе идут обыски, в связи с чем меня очень хотят видеть в КНАБе. Это было странно, т.к. я никакими коммерческими делами не занимался. Но хорошо, утром я сам пришел в КНАБ. А там на меня с руганью набрасываются — и опера, и следователь, кричат, что я полное г…, обвиняют в вымогательстве взятки в особо крупных размерах.

— На сколько крупных?

— В 100 тысяч латов! Я в шоке, конечно. Живу в маленькой съемной квартире, с трудом выплачиваю каждый месяц кредит за учебу, а тут — 100 тысяч? Но мне скрывать нечего, я-то знаю, что такого факта не было и быть не могло! Тем не менее, меня сажают в изолятор. На другой день узнаю, что против меня начат уголовный процесс по заявлению одного заключенного — крупного наркоторговца. Ситуация начинает проясняться… В тот момент я действительно имел по работе с ним контакты и даже ездил по его просьбе к нему в тюрьму в Елгаву. Понимаете, как у любого опытного опера, у меня тоже были свои агенты среди преступного мира. Они знали, что мне можно доверять, я не подставлю, а если что обещаю — то сделаю. Вот один из них и сообщил мне, что этот барыга просит меня к нему приехать, т.к. у него есть ценная информация. Я, как это положено, доложил своему начальнику, оформил разрешение на встречу с фигурантом и отправился к нему в оперативную тюрьму. Мы пообщались. Барыга сообщил, что у него есть верная информация об очень крупном транше наркоты из Колумбии, который должен пройти через Латвию. Он готов сдать всю схему нам, но в обмен на послабление своей статьи.

— А разве это законно?

— Да, есть такая статья в законе, позволяющая делать послабление заключенным, если они предоставят органам информацию, которая поможет раскрыть более крупное преступление, чем то, по которому они сами были осуждены. Вот наркоторговец и решил воспользоваться этой возможностью. Но для начала, якобы, чтобы проверить, можно ли мне доверять, он сливает мне каких-то двух мелких дилеров, а с «Колумбией» не торопится. Обо всех своих действиях и беседах я, естественно, по возвращению писал подробные рапорта. В конце концов, становится понятно, что этот персонаж просто затеял с нами игру, надеясь, что мы поведемся и пойдем на все его условия. На нашей последней встрече я сказал, что он мне подсовывает пустышки, поэтому веры ему нет…

— Вот он тебе и отомстил?

— Именно так! Написал на меня жалобу в КНАБ, что я у него вымогаю 100 тыс. латов в обмен на смягчение его статьи. Ну, там за это с большим удовольствием и зацепились, «кнабовцам» же нужны громкие разоблачения, а с ними — премии и звездочки на погонах… Так я попал к ним в разработку. Но вместо того, чтобы проверить достоверность жалобы на полицейского от неоднократно судимого заключенного, который до этого уже оклеветал двоих сотрудников полиции, они взялись за меня. Как я понял несколько месяцев они меня вели, подслушивали, расспрашивали коллег. Я как раз только-только перевелся в главное управление, и сразу попал под уголовный процесс. По закону меня на это время должны отстранить от работы. Но начальник предлагает мне … написать рапорт об увольнении. А когда я решу «свои проблемы» (?), он меня примет обратно на должность своего помощника.

— У тебя за десять лет в полиции ни одного замечания в личном деле, абсолютно безупречная репутация, и при этом тебе же приходится увольняться по ложному доносу наркоторговца? Точно — российский сериал про Шилова!

— Понимаете, начальнику главка, конечно, невыгодно, чтобы против его подчиненного велось расследование. Но с другой стороны — что же эта за правоохранительная система, которая даже своих сотрудников защитить не в состоянии? А вместо этого старается побыстрее сбросить коллегу с поезда вместе с проблемой? Но что делать — я поверил шефу, уволился и начал бегать по следователям и адвокатам, доказывая, что меня оклеветали. Выяснилось, что следователь КНАБа смухлевал с аудиозаписью разговора в камере, написав в распечатке, что это я говорю про деньги, хотя то были слова барыги… В общем, много чего. Разбирательство шло два года. За это время, мне пришлось и водителем поработать на мебельной фабрике, и изготовлением мебели заняться, чтобы заработать деньги на адвоката…
 

«ПРАВИЛЬНЫЙ МЕНТ»

— А могли реально посадить?

— Думаю, что нет. Все же доказательная база была насквозь липовая. Хотя, как-то бегая по судам, я встретил одного своего бывшего «клиента», которого когда-то брал с поличным — пакетом марихуаны. Я руководил операцией по его задержанию. Мы отвезли торговца в участок, взвесили пакет с травкой, а там — 998.7 грамм. Судья санкцию на арест не дает — нужно, чтобы было не меньше килограмма, тогда это считается в особо крупных размерах. Ну, дали ему подписку о невыезде, потом был суд в Резекне и этого человека приговорили к 5 годам условно… И вот, спустя два года, мы случайно встретились в суде в Риге, разговорились, он рассказал, что «кнабовцы» к нему тоже приходили по мою душу, заверили его, что обязательно меня посадят.

— А что они от него хотели?

— Хотели, чтобы он тоже на меня написал заявление. Мы же его без сантиментов задерживали, руки заламывали, на землю укладывали. Вот ему и предложили написать жалобу о чрезмерной жестокости Пагора по отношению к подозреваемому. Видимо, дело по взятке у них разваливалось, вот и решили хоть что-то еще на меня накопать. Но мужик этот, грубо говоря, их послал… Говорит, у меня при аресте изъяли 998.7 грамм марихуаны. Пагор мог туда воды капнуть? Или щепотку чая впихнуть? Мог. И тогда в пакете был бы ровно 1 килограмм, а я бы сегодня получил не условный, а вполне реальный срок. Но Пагор этого не сделал. Он — правильный мент, а вы хотите его засадить. И кто вы после этого?

— А почему «правильный мент» не вернулся работать в полицию, а в итоге пошел в политики и вот сейчас даже баллотируется в депутаты Рижской думы?

— Ну, почему не вернулся? Еще как вернулся — вприпрыжку прибежал! Сразу, как только получил постановление прокурора о прекращении уголовного дела против меня за отсутствием состава преступления, я пришел к начальнику главка. Говорю, все — готов приступить к работе хоть сегодня! Он мне предложил написать рапорт в общую систему, обещал позвонить. С утра мне позвонили из двух разных участков мои бывшие командиры, они были рады моему возвращению и звали работать к себе в отделы. Не скрою, было приятно. Все же два года прошло, а люди помнят. Обещали связаться со мной.

Но больше звонков не было. Ни через день, ни через неделю. Ни от кого. Тогда я поехал сам к одному из них, с которым у нас были доверительные отношения. Встретился, предложил сказать все, как есть. В чем дело? Он мне и рассказал, что был сигнал из главного управления — Пагора в полицию не брать, т.к. на него были жалобы. Посоветовал подождать, пока руководство поменяется. Если честно, так я и не понял, кому дорогу перешел. Единственное, о чем я сейчас жалею, что не боролся с системой, а послушно написал рапорт об увольнении. Но я поверил своему начальнику. Как оказалось, напрасно…
 

Из полиции — в политики

— Андрей, но с другой стороны, сегодня ты, из мало кому известного полицейского, вырос в видного гражданского активиста, правозащитника, борца за справедливость, антифашиста и пацифиста. Как это вдруг в тебе все сразу проявилось?

— Я уже давно оказывал компаниям и частным лицам юридические услуги, в основном в гражданских процессах. Пару лет назад открыл свою небольшую юридическую практику в Доме Москвы. Здесь же познакомился с координатором Совета общественных организаций Латвии Виктором Гущиным, он меня привлек к работе с соотечественниками.

В Штабе защиты русских школ я познакомился с депутатом Европарламента Татьяной Жданок, она мне подарила свою книгу «Русские Латвии» и пригласила на следующее собрание. Со временем я подружился здесь с Мирославом Митрофановым, Юрием Петропавловским, Дмитрием Шандыбиным…

Знаете, в жизни наступает момент, когда понимаешь, что скучно работать только на себя. Надо что-то сделать и для мира. Общественная работа мне нравилась еще со школьных времен. А тут я увидел, что в Русском союзе людей действительно волнуют интересы русскоязычных жителей Латвии, поставленных в неравные, несправедливые условия. Я начал принимать активное участие во всех акциях РСЛ, выступая в защиту русских школ.

Вступил в ЛАК, потому что, хотел быть на стороне антифашистов в их противостоянии с нашими национально-замороченными согражданами. Я взял на себя коммуникации с властями, организационные и административные вопросы. Кроме того, с коллегой Катей Гавриловой мы взялись за освещение наиболее актуальных проблем городской жизни в специальных видео-выпусках под названием «Городской патруль».

— Пригодились твои профессиональные навыки?

— Пригодились. Юридическая составляющая в нашем движении очень важна, приходилось в судах выступать, защищать антифашистов, бодаться с властями, бороться с политическими репрессиями против наших активистов. Это полезный опыт.





— Весной, когда все мы сидели тихо по домам на карантине, ты граблями расчищал и убирал заброшенные воинские захоронения в Курземе, а по субботам вместе с другими антифашистами приводил в порядок территорию вокруг памятника Освободителям в Риге. Твои предки тоже воевали с фашистами?

— За воинскими могилами мы с друзьями еще со школьных времен ухаживали. Дед мой родом из Белоруссии, там война покосила тысячи деревень вместе с людьми. У него до войны было восемь старших братьев, вернулись с фронта только двое. При мне они про войну говорили почему-то только шепотом, чтобы я не слышал, считали, что это нанесет травму ребенку… Но я с детства знал, что война была ужасной трагедией для нашего народа, когда миллионы советских солдат грудью закрыли мир от нацистов. В Курземе есть несколько воинских захоронений, куда я периодически приезжаю весной и осенью, раньше об этом особо никому не рассказывал.

Мне нравилась на Братских кладбищах тишина, я приезжал с инструментами, читал на могилах имена павших бойцов, здоровался, спрашивал, можно ли мне сегодня здесь немного прибрать. И начинал работать. В лесных массивах обычно расчищал захоронения от поваленных деревьев и веток, за зиму их тут много набиралось, граблями собирал старую траву и листья, очищал могильные плиты от мха и грязи и т.д.

— Ты даже ездил по Курзмеме во время карантина, я видела отчеты в Фейсбуке у тебя на странице.

— Репортажи я начал выставлять на странице Латвийского антинацистского комитета, посчитав, что уж коль я стал гражданским активистом, то надо задавать тон правильных действий и на личном примере показывать, что надо делать. Пиар здесь не при чем. Но, когда ты делаешь что-то хорошее, то этим можно вдохновить и других людей, особенно молодежь. После моих репортажей мне писали ребята и просили в следующую поездку взять их с собой. За время карантина мы убрали шесть заброшенных захоронений, не считая еженедельных субботников у Памятника освободителям Риги.

Нельзя предавать прошлое. Вы даже не представляете, как много на Братских захоронениях латышских фамилий! Молодые парни и девушки от 18 до 30 лет... Они же ничего не успели в своей жизни, только встать на защиту своей родины и погибнуть от рук фашистских оккупантов. Да, война разделила семьи, но Латвию от фашистов освобождали латыши! Почему сегодня об этом наши власти стараются не говорить? Чтить память бойцов, погибших за наше Отечество — это наш человеческий долг.





— Андрей, я отношусь с большим уважением к тому, что и как ты делаешь я рядах антифашистов и в Русском союзе Латвии. Сейчас ты баллотируешься в Рижскую думу. Чем бы ты там мог заниматься?

— Как бывший полицейский, отработавший «на земле» около 10 лет, я неплохо разбираюсь в проблемах людей, умею их решать и как юрист. Но большинство проблем надо все же решать на уровне самоуправления или парламента. Мой опыт мог бы пригодиться в городской комиссии по борьбе с коррупцией.

Кроме того, вместе с РСЛ я принимал участие в подготовке петиции по статусу Памятника Освободителям, присутствовал на всех заседаниях, где решалась его судьба. Намерен и в Рижской думе сделать все возможное, чтобы не допускать нападок на священные для нас символы. Но, прежде чем говорить о реставрации памятника, необходимо сделать инженерно-техническую проверку его состояния, подготовить проект, составить смету и утвердить ее. Выделить средства из городской казны.

— Тем не менее, уже даже объявляют сбор средств на реставрационные работы, и призывают избирателей приклеивать отвалившиеся плитки?

— Какой смысл сейчас это делать, если, якобы, есть разрешение на реставрацию памятника? Но какая может быть реставрация без проекта? Это несерьезно. В итоге может случиться то же самое, что произошло в Елгаве. Городские власти под видом реставрации несколько лет назад убрали небольшой монумент освободителям города от нацистов, пообещав вернуть его после ремонта на место. А потом выяснилось, что проекта реставрации памятника даже не существовало, и деньги для этого выделены не были. Сейчас, по нашей информации, этот памятник уже находится в какой-то частной коллекции…

Давайте скажем честно, Русский союз Латвии сегодня — это единственная реальная политическая сила, которая в случае необходимости не побоится призвать рижан на защиту Памятника Освободителям Риги. Поэтому очень важно, чтобы представители этой партии вошли в состав Рижской думы, а затем и Сейма Латвии.