Даже тогдашние образованные люди не всегда могли бы понять, о каких, собственно, месяцах идет речь. Поэтому-то в рукописных книгах, не жалея драгоценного места на пергаменте, писцы заботливо поясняют: «месяц януарь рекомый просинец, месяц октемврий рекше листопадъ» , что значит: январь, называемый просинцем, октябрь, то есть листопад.

Такие пояснения встречаются вплоть до XVII века, при этом и формулировки перевода на обычные названия не меняются, пишут рекомый, рекше, позже также и сиречь (так сказать) .

А вот уже сиречь — характерная примета нового отношения к заимствованным словам. Прежде отталкивались от славянских названий, славянским словом поясняли новое: «декемъбар, рекомый студеный» (декабрь, по-нашему называемый студеный) .

Теперь, с XV века, меняется и произношение этих чужих слов, и отношение к ним. Декабрь сирень студеный буквально значит декабрь, то есть студеный. Это уже не перевод одной системы обозначений в другую, более привычную, а соотнесение двух равноправных систем, одинаково известных и одинаково важных. А тем временем все сложные сочетания звуков в заимствованных словах изменились на русский образец, некоторые слова сократились: например, сентябрь вместо сентемврий.

Они стали осознаваться как вполне русские слова, в них даже стали выделять русские суффиксы: -арь в сло¬ве янв-арь — по аналогии с пах-арь, -аль в февр¬але по примеру невид-алъ. Таким образом, из чуд¬ных варваризмов превратились эти слова в русские.

Слова-то русские, , и с XIV века уже вполне русские.

Когда же в конце XVII века соединились и государственные интересы России, и необходимость выйти на мировую торговую и экономическую арену, и образование единого русского литературного языка на национальной, русской основе, и распадение старых, сугубо крестьянских представлений о течении времени, когда все это сплелось в один сложный узел событий, — тогда потребовалась одна-единственная система обозначений, общая для всех и связанная с тою, которой пользовались во всей Европе.

И по многим причинам победила переводная, книжная система, она стала русской литературной системой. Вторая, ставшая теперь неважной, постепенно распалась и сразу".